В комнате горела восковая свеча, установленная в коринфском канделябре. В гостиной, которую римляне называли таблинием, было душно. Хлой сидел на диване, держа в руках глиняную кружку, в которой отливал золотистыми красками напиток, приготовленный из винограда и меда. Позади него стоял раб, махавший опахалом из коровьего хвоста. Перед хозяином дома стояли босые Актис и Пелий. Они были вымыты, причесаны и одеты. Дети, потупив взор, ждали, что сделает мужчина, уведший их с корабля. Рядом с ребятами, заискивающе глядя хозяину в глаза, стоял пожилой раб, который опекал их в этот день.

— Господин, — обратился он к Хлою, — изволь осмотреть свой новый товар.

Хлой тяжело поднявшись со своего места, подошел к юным невольникам, и, молча обойдя их, молча произнес:

— Клянусь Геркулесом, старая ворчунья.

Сказав это, он приказал детям раздеться. Затем осмотрел их куда более тщательно и подробно, чем это сделал его брат на корабле в трагический для них день. Он заставил Пелия открыть рот, запустив в него свои пальцы, приказывал поворачиваться в разные стороны, выискивая малейшие недостатки тела. Наконец осмотр был окончен.

— Фаос! — крикнул Хлой, когда дети оделись. — Отведи их в каземат, да пусть их там покормят.

Раб подбежал к Актис и Пелию, и взяв их за руки, повел за собой. Дом поразил ребят своим убранством, еще когда они в первый раз переступили его порог. Нет, дом был не слишком богато обставлен. Рядом с великолепными золотыми кубками стояли глиняные чаши. Персидские ковры соседствовали с циновками, такими же, как в их деревне. Больше всего их поразило бесчисленное множество комнат, по которым они проходили. Они недоумевали, для чего нужно столько помещений, в которых было пусто и тихо. Ведь никто в этих стенах не живет, и человеку хватило бы и одной комнаты, или в крайнем случае, двух.

Фаос вывел детей вывел во внутренний двор и, показав им строение невдалеке, приказал идти к нему, а сам засеменил им вслед шаркающей походкой.

В каземате, в котором предстояло провести ночь детям, было сумрачно. Привыкнув к темноте, девочка и мальчик, различили фигуры пяти женщин и троих совсем маленьких детей, лежавших на куче соломы, наваленной у стены. Когда дверь, скрепя петлями, отворилась, узники каземата с любопытством вытянули шеи в сторону вновь прибывших. Голые сырые стены с отваливающейся штукатуркой заключили в своих объятиях невольников. В воздухе неприятно пахло плесенью и потом.

После того, как Актис и Пелий устроились на соломе, принесли еду. Фаос, накормив рабов скромной пищей, запер из на замок. Теперь уж на всю ночь, которую дети провели в тяжелых и беспокойных снах.

На следующий день они проснулись от скрипа открывающейся двери. Это Фаос принес еду. В каземате кроме них, уже никого не было.

Лот Моний делил трапезу с братом в его столовой. Братья по благородному возлежали на широком ложе на троих и уже доедали фрукты, когда речь вновь зашла о детях с Лесбоса. Первым начал Хлой.

— Ты помнишь Гая Варрона? — спросил он.

— Откупщика из Помпей?

— Да, того самого, — Хлой выплюнул косточку персика. — Он держит меня за горло.

— Каким образом?

— Я задолжал ему крупную сумму, и он требует немедленной выплаты.

— Так заплати ему, — Лот Моний налил себе вина.

Разговор был деловой, и хозяин отослал прислугу, чтобы остаться с глазу на глаз, поэтому братьям приходилось самим обслуживать себя, но это было для них привычным делом.

— У меня сейчас нет денег, — возразил Хлой, — а этот сукин сын требует еще большие проценты.

— Так какого дьявола ты брал в долг?

— Я брал не деньги, а арендовал здание в порту. Там у меня склад и невольники. Зачем возить их в центр города, когда рабов прекрасно покупают и в порту?

— Так задобри его подарком, и пусть он подождет.

— Этот мерзавец не таков. Он не станет ждать. Как таких подлецов носит земля? — сокрушался Хлой.

Однако он наводил на помпеянца напраслину, потому что будь он сам на его месте, он поступил бы точно также.

Трапеза подходила к концу.

— Но я нашел выход, — сказал, глядя сотрапезнику в глаза холодным взглядом Хлой Моний. — Я кастрирую того лесбийца, что ты привез и продам этому выскочке Деону.

— Как, ты хочешь изуродовать моего раба? — вскричал младший брат.

— А что мне остается делать? Ты утопил моих евнухов. Деон требует их с меня. И я не хочу из-за твоего сумасбродства терять своего самого выгодного клиента. — Хлой вспыхнул, и на лице у него показались красные пятна. — С великим трудом, ведь мы не в Риме, а в Неаполе, я нашел двух, каих нужно, и это стоило мне немалых денег, Но он требует троих. И если не доставлю ему всю партию, он обратится к другому торговцу, и денежки уплывут в другую реку. Я не хочу терять этот источник.

— Зачем этому Деону евнухи? — недоумевал Лот. — У него что, красавица жена?

— Сейчас каждый разбогатевший плебей мнет себя персидским сатрапом, — ответил Хлой, и ему надо всем пустить пыль в глаза.

— Я вссе равно не позволю тебе уродовать мальчишку! — Лот Моний швырнул кубок на пол. — Мы можем получить за него во много раз больше.

— Для этого нужно время, — сказал Хлой, — а у нас его нет.

— Это мой раб, — пытался в последний раз возразить Лот.

— Нет, это не твой раб, — Хлой был непреклонен. — У тебя за спиной виселица, в лучшем случае крест, и только от меня зависит, достанешься ли ты палачу или нет. Так что никогда не говори в этом доме слово «мое».

Лот Моний понял, что ему не удастся переубедить упрямого сводного брата. Слишком сильно пират зависел от него. Спорить дальше было опасно. Он встал и направился к выходу.

— Куда ты? — спросил его Хлой.

— На «Исиду». Я не могу больше здесь оставаться.

— О боги! — Хлой засмеялся. — Братишка, неужели ты стал таким обидчивым. Ты забыл, что говорил нам отец?

Но Лот уже вышел. Хлой поднялся и крикнул ему вслед:

— Деньги за мальчишку и девчонку тебе принесут вечером.

Затем он позвал Фаоса, и, когда тот приковылял, громко спросил:

— Люция Флавия еще не пришла?

— Нет еще, хозяин — согнулся в почтении раб.

Хлой глубоко задумался. Раб в преклоненном положении ждал, что он скажет. Наконец хозяин очнулся от дум и сказал:

— Как только эта женщина придет, сразу ведите ее ко мне.

— Хорошо. — сказал раб и вышел.

Хлой сумрачно смотрел ему вслед.

Люция Флавия Домициана, которую пригласил в дом Хлой Моний, была особой довольно известной в кругах богачей Неаполя. Ей уже давно было за пятьдесят, но она сохранила гордую осанку бывшей красавицы. Она не была набита деньгами и жила в скромном небольшом доме с маленьким садиком. У нее было всего три рабыни да старик раб, работавший привратником садовником одновременно. Флавия отличалась хорошими манерами и воспитанием и сама выбирала себе знакомых. Однако не особо любила людское общество и жизнь вела довольно уединенную.

Впрочем, молодые и зрелые годы эта женщина провела очень бурно. Она жила в вечном городе и была одной из самых богатых и знаменитых горожанок. Дом ее был излюбленным местом увеселений многих млодых и знатных римлян. Имя Флавии многие матери и жены произносили с ненавистью, Самые дорогие гетеры услаждали гостей ее дома. Она партиями покупала на невольничьих рынках совсем юных мальчиков и девочек, юношей и девушек, красивых женщин и могла удовлетворить гостя с любым вкусом. Старая рабыня из Александрии научила Флавия распознавать в маленьких девочках и подростках будущих красавиц, и та, пользуясь этой наукой, скопила целое состояние миллионов сестрициев, помимо роскошных вилл и дворца в Риме неподалеку от Палатинского холма.

Наивысшего расцвета ее карьера достигла во время последних десяти лет правления Тиберия, когда в нравы пали так низко, что разврат и блуд были возведены чуть ли не в рамках государственной политики. Имератор жил тогда на острове Капри, И Флавия, сумевшая лично свести с ним знакомство, стало основной поставщицей утех старого развратника. По личному заказу хитрая женщина доставила Тиберию во дворец, где в каждой комнате молодые патриции и всадники блудили и днем и ночью, три десятка детей — мальчиков и девочек от восьми до тринадцати лет. Обрадованный старик тут же окрестил всю эту компанию своим «аквариумом» и повсюду таскал этих «рыбок» на те грязные сборища, где он бывал. За эту сделку император отвалил Люции Флавии столько золота, что можно было на эти деньги построить дворец не менее роскошный, у самого правителя.