Корнелий — старший садовник в розарии Фабии, однако еще не занимал такого положения в ее доме, но и не был рядовым рабом. Рожденный в этом доме рабыней (тоже работавшей в цветнике) он с раннего детства жил среди цветов. Когда был малышом, выполнял иногда роль Купидона ещё при бабке Фабии, а подростком был отправлен на три года в Карфаген. Хозяева сдали его в аренду одному цветоводу с условием, что Корнелия обучат всем тонкостям искусства взращивания цветов. Вернулся он оттуда опытным цветоводом и прекрасно зарекомендовал себя перед господами.

Он словно угадывал мысли Фабии и мог преподнести ей прекрасный букет роз в тот момент, когда его чем-то расстроенная госпожа сидела уединенно в прохладе кипариса. Плохое настроение вмиг проходило. Фабия благодарила Корнелия, озаряя его лучезарной улыбкой. Где лестью и притворством, где добросовестной службой Корнелий снискал себе доверие своих господ. Хозяева стали обращаться с ним как с другом, приставив его старшим садовником в огромном розарии. За короткий срок Корнелий превратил скромный парк с цветами в удивительное место, напоминающее рай. Для этого он не щадил ни себя, ни остальных рабов, Трудолюбивый от природы, он словно художник творил из розовых кустов чудеса. Слава розария Фабии, гремевшая по всей Кампании, во многом была обязана ему.

В это утро он, собираясь открыть эргастулы и вывести рабов на работу, вдруг увидел перед собой молодого человека, которого несколько раз встречал в компании госпожи и слыхал, что это племянник Леонида. Юноша поманил Корнелия к себе и показал ему золотую монету, при виде которой у садовника запрыгало сердце.

— Ты хочешь, чтобы это стало твоим? — указывая взглядом на монету, спросил Валерий.

Бедняга Корнелий от волнения раже не мог говорить. Он лишь с усиленной энергией тряс головой в знак полного согласия.

— Как зовут ту молодую рабыню, которую во время вчерашнего праздника должны были высечь перед гостями? — продолжал юный патриций.

— Ты спрашиваешь про маленькую Актис, господин? — волнуясь заговорил Корнелий.

— Так её зовут Актис? — переспросил Валерий. — Она что, гречанка?

— Да, она из Греции, кажется с Лесбоса.

— Ты говоришь с Лесбоса? А сколько ей лет?

— Я точно не знаю, да и она вряд ли сама 0нает. Но, наверное, шестнадцать или годом больше, годом меньше. Точно не знаю.

Валерий на мгновение задумался, затем схватил садовника за руку:

— Послушай, дружище! Это золото будет твоим, но ты должен оказать мне за это небольшую услугу. Ты готов?

— О, конечно, мой господин! — Корнелий от волнения даже назвал Валерия «своим» господином, словно позабыв о своих настоящих хозяевах.

— Видишь вон ту беседку? — молодой человек указал пальцем на мраморное строение, стоявшее в самом конце розария. — Ты под каким-нибудь предлогом, выдумай его сам, пошлешь Актис туда, но ни словом не обмолвишься обо мне. Ты понял?

— О, да, господин! Я все очень хорошо понял, — садовник даже подмигнул Валерию. — Я посылаю туда девчонку, она ничего не знает, а тем временем ты, молодой господин, ловишь ее там и…

— Заткнись! — юноша вспылил. — Дальше тебя не касается! Давай поторапливайся, иначе я передумаю.

Садовник перепугался, что золото проплывает мимо его рук, и запаниковал.

— Не надо так волноваться, молодой господин, — забормотал он. — Я сделаю все в наилучшем виде. Разве я сам не был молодым?

— Смотри же, не подведи меня. Я буду ждать рабыню в беседке.

Валерий быстрым шагом направился к белеющей среди зелени беседке. Проходя мимо одного из фонтанов, он быстро окунул в него лицо и умылся. Беседка стояла довольно далеко, и подходы к ней утопали в зелени. Пока юноша добрался до нее, он насквозь промок от утренней росы. Этот холодный душ окончательно освежил молодого человека и согнал с него остатки сонливости и похмелья.

Войдя в беседку, Валерий бросил на стоявшую там бронзовую, обитую сверху белой шерстью скамью свою тогу. В центре беседки стояла скульптура, изображавшая спрятавшегося за кустом розы Фавна. Лесное божество прижало указательный палец к губам, как бы призывая к тишине, и хитро поглядывало на незваного гостя. Вокруг скульптуры стояли вазы с растущими в них живыми цветами. Валерий встал так, чтобы его не было видно тому, кто вдруг войдет сюда, и затаил дыхание.

Прошло немало томительных минут, прежде чем юноша услыхал легкие шаги, приближавшиеся к его укрытию.

Актис, зевая и щуря заспанные глаза, вышла из эргастула вместе с остальными девушками. Ночь она провела беспокойную. От пережитых накануне волнений долго не могла заснуть. Как только девушка закрывала глаза, сразу перед глазами появлялись все гости, и она вновь оказывалась в пиршественной зале, и палачи снова готовили свои страшные инструменты. Актис в ужасе просыпалась и вновь горячо благодарила и прославляла богов за свое чудесное избавление. Она молила их также и о том, чтобы они и впредь оберегали ее от унижений и побоев.

Заснуть ей удалось только под утро, и теперь она стояла среди рабынь и едва слышала, что говорит Корнелий. Тот раздавал рабыням различные задания, а сам не сводил глаз с Актис. Наконец, получив задачу, девушки разбрелись среди кустарников. Корнелий задержал Актис, затем подошел к ней вплотную и, взяв пальцами за подбородок, спросил:

— Ты что такая невеселая? Или грустишь от того, что вчера твоя спина не получила березовых ласк?

— Какие злые шутки у тебя, Корнелий! — сказала Актис. — Ты словно расстроен, что я избежала наказания.

— Что ты, девочка! — возразил садовник. — Ты же знаешь, какое у меня доброе сердце. Разве я могу радоваться, когда одну из моих трудолюбивых пчелок порют при гостях, как какого-нибудь провинившегося мальчишку из господской спальни.

— Да, Корнелий, — с мутилась девушка, — прости меня. Ты совсем не злой человек, даже иногда бываешь добр ко мне. Но я так вчера перепугалась, что до сих пор плохо соображаю, что делаю.

— Боги подарили тебе вчера огромную милость.

— Да, я думала, что умру, не выдержав побоев. Эти негры такие страшные.

Вспомнив опять палачей-африканцев и вчерашний день, Актис вздрогнула. Корнелий, заметив это, улыбнулся.

— Ну что ты, — сказал он, — эти великаны умеют делать свое дело. На твоей нежной коже не осталось бы даже царапины, но сама бы ты кричала от боли на всю Капую. Они никого не забивают до смерти без особого приказа хозяев. А те отдают такие приказы не слишком часто.

Корнелий вздохнул и продолжил:

— Разве крестьянин убивает свою скотину, даже если та непослушна? Это же прямой убыток. Вот и господа, если они конечно не глупы, а наши Леонид и Фабия умные господа, не станут убивать и калечить направо и налево. А розги, они на то и существуют, чтобы заставить непослушных рабов трудиться. Ведь что ни говори, а раб — существо упрямое и от природы очень ленивое. И, если б над ним не стоял страх перед хорошей поркой, разве бы стал он добровольно работать? Конечно нет! Вот я, например, трудолюбив и послушен, как испанский мул. Разве меня наказывают господа за эти столь ценные для каждого раба качества? Нет, напротив, я вижу от них лишь ласку да доброту. Не многие из рабов в этом доме имеют такое привилегированное положение, как у меня. Может быть, я даже получу свободу. А почему бы и нет? Многие рабы получают этот подарок за преданность и верную службу. Может быть, и мне улыбнется такая удача…

Корнелий даже разволновался от таких мыслей, затем взглянул на слушавшую его с притворным вниманием девушку и вспомнил наконец о том, зачем он с ней разговаривает.

— Но ты слишком юная и глупая девчонка, чтобы слушать такие мудрые речи, — заявил он. — Мы и так заболтались непростительно долго. День короток, а работы много. Мне ведь надо за всем следить. В том числе и за тобой. Тебе то что, работай да больше не попадайся госпоже Фабии на глаза.

Корнелий перевел дыхание.

— Сейчас же иди вон к той беседке, — садовник указал туда, куда совсем недавно ушел Валерий. — Цветы там нужно прибрать. Статую помоешь, уберешь мусор. А то, не дай бог, заглянет туда госпожа. Опять будете на коленях ползать. Поняла?