– Так я думаю, что деньги мы тебе раньше вернем, а процент по кредиту до пятидесяти тысяч округлим.

– Легко сложные вопросы решаешь, Шамиль. Ты подумай получше: для чего такие суммы в машине возят, когда они должны в банке лежать? Твой сорванец угнал мою машину прямо от офиса в тот самый момент, когда я должен был заключить выгодную сделку. Бывают такие: вкладываешь полмиллиона, а через пару месяцев получаешь в два раза больше. Так вот, мы как раз и заключили такой выгодный контрактик.

Фотий тяжело вздохнул и повернулся к Мартыну:

– Как не хотелось мне дымить, дорогой, но нервы… Подкури-ка мне сигаретку. – Взяв дымящуюся сигарету, он снова посмотрел на Шамиля: – Сделка, коллега, сорвалась, я потерял экономическую выгоду…

Шамиль потер переносицу и ответил вопросом:

– Мы еще не знаем, был ли мальчик?

– Ты что имеешь в виду? – Фотий выпустил дым и поднял глаза на собеседника.

– Была ли сделка? Лежал бы в дипломате миллион, я бы и вернул миллион с процентами.

– Ага. Но зачем ты мне грубишь и не веришь, Шамиль? Я человек честный. И хочу вернуть только то, что ты у меня взял.

– Я у тебя ничего не брал.

– Ага. Ты – не брал. Взял твой мальчик. Ушлый, наверное. Кстати, я хотел бы посмотреть на него. Как он выглядит? Красивый? Голубоглазый? Ты его мне покажи, сразу не убивай.

– Это уже мои дела, Фотий. И я как-нибудь сам разберусь: кого казнить, а кого миловать.

– Ну как знаешь. Так на чем мы остановились? Ага. Через пару недель ты мне «дипломатик» с миллионом возвращаешь. Меня ведь, знаешь, не так материальное волнует, как моральное. Видишь, закурил даже.

– Ну а если не сойдемся? – спросил Шамиль.

– Какие ты нехорошие вопросы задаешь, Шамиль?

– А все-таки?

– Я ведь драться с тобой и твоими грабителями не собираюсь. Ушли те времена, когда мы стрелялись по поводу и без повода. Да и ты нынче слаб в коленках. Чеченов в столице немного поприжали. Чай не начало девяностых. Да и миллион – дело наживное. Поэтому, если в цене не сойдемся, я тебя и твой бизнес сдам правоохранительным органам. Я ведь настоящий бизнесмен и ратую только за то, чтобы единая и неделимая Россия как можно быстрее избавилась от воров и грабителей. Словом, от разной криминальной швали.

Фотий медленно поднялся с кресла и посмотрел на часы:

– Ага. Без четверти одиннадцать. Время пошло. А мне еще в Думе побывать надо. Дела, понимаешь, – развел он руками и с ненавистью посмотрел на Шамиля. – Извини, коллега…

Младший лейтенант Александр Омельченко поставил подпись и число и придирчиво оглядел исписанный мелким почерком лист. У него еще было время подумать, стоит ли отдавать рапорт, в котором он докладывал своему начальству о нежелании работать вместе со своим напарником. Он привел в рапорте несколько примеров, когда, по его предположению, Гнеушев провоцировал проштрафившихся на дороге водителей на дачу взяток. Нет, конечно, Омельченко так ни разу и не поймал Гнеушева с поличным, но нисколько не сомневался, что его напарник нечист на руку.

Однажды он вдруг обнаружил, что из его планшетки исчезли бланки штрафа. И пока он искал их во всех уголках патрульной машины, Гнеушев лихо разбирался с нарушителями дорожного движения. Через полчаса он высыпал из папки на водительское сиденье с десяток водительских прав, хозяева которых были направлены им в сберегательный банк для уплаты штрафов. Это было не весть каким страшным, но все же нарушением прав водителей. Инспектор всегда должен иметь при себе штрафные талоны.

Омельченко догадывался, что, пока он обшаривал машину в поисках талонов, Гнеушев набивал карманы подачками от водителей. Как и в этот раз, Омельченко после пропажи написал рапорт, понимая, что в первую очередь за потерю талонов на орехи достанется именно ему как старшему. Но к вечеру, когда они приехали сдавать дежурство, бланки штрафов ни с того ни с сего обнаружились в дальнем углу бардачка, хотя Омельченко отлично помнил, что несколько раз вытаскивал из ящика для перчаток всю поклажу и рукой обшарил каждый уголок.

Не нравилось Омельченко в своем коллеге и то, что Гнеушев оспаривал практически каждое его приказание. Он, видите ли, не желал нести дежурство на дороге в холодное время суток, тем более в ночное время, когда трасса пустела, мотивируя это тем, что Омельченко издевается над ним и не дает передохнуть во время несения дежурства.

Были и еще некоторые моменты, которые старший лейтенант Омельченко отразил в своем рапорте. Например, ему не нравилось, с каким подобострастием ведет разговор Гнеушев с крутыми водителями иномарок, которые грубо нарушают правила. Ему не нравилось, что иногда он подсаживается в кабины дорогих автомобилей, якобы погреться, и просиживает в них по полчаса. Какие отношения в этих случаях могут быть у постового инспектора и водителей-нуворишей, стоило только догадываться. Но больше всего не давал Омельченко покоя водитель «Рено-Лагуны», который с завидной периодичностью, как правило раз в неделю, подъезжал к их дежурной машине. Водитель вызывал Гнеушева, о чем-то с ним разговаривал, после чего Гнеушев запрашивал по рации центральный компьютер, диктовал номера неизвестной машины и справлялся, не находится ли та в угоне.

Омельченко несколько раз требовал от своего подчиненного объяснений, о проверке какой машины идет речь и кто этот обратившийся за услугой водитель «Рено». Гнеушев лишь с обидой отмахивался: «Все вам, товарищ младший лейтенант, расскажи да покажи. Ну, человек решил машину купить и обратился за помощью, чтобы я проверил, не находится ли автомобиль в угоне. Могу же я помочь ему в этом деле?»

Омельченко перечитал рапорт. Конечно, многие факты и случаи начальству могли показаться фантазиями чистой воды. Но, в конце концов, не за решетку же собирался отправить Гнеушева Омельченко, а просто просил подобрать ему другого напарника.

Он положил рапорт в планшетку и отправился в приемную начальника управления. Секретарша в его присутствии поставила на петицию номер и дату и хотела уже было вложить в папку под грифом «На подпись». Но в это время дверь раскрылась, и в приемную вышел начальник. За ним следовал его заместитель.

– А, Саша, – протянул руку Омельченко начальник ГАИ. – Ты свой пост рядом с моим секретарем обосновал?

Омельченко густо покраснел и опустил глаза:

– Никак нет, товарищ майор. Вот, рапорт принес.

– Уж не увольняться ли собираешься?

– Нет пока.

– А что же за рапорт? Ну-ка, ну-ка… – Он протянул руку и взял из папки верхний листок. Надел очки и, прищурившись, стал читать листок, держа его в вытянутой руке.

Начальник страдал близорукостью. Омельченко видел, как бегали по строкам его глаза. Наконец он снял очки, внимательно оглядел младшего лейтенанта и отдал листок своему заму:

– Ознакомься. Ведь в твоей компетенции, если мне не изменяет память, подбор кадров. – Он опять посмотрел в глаза Омельченко и жестом пригласил зайти его в кабинет.

Все расселись. Начальник ждал, пока выскажет свое мнение заместитель.

– Чушь собачья! – вдруг разъярился заместитель и бросил рапорт на стол. – Ни одного факта – сплошной оговор! Зачем смуту сеешь, Омельченко?

– Ничего я не сею. Только прошу не ставить меня в наряды вместе с Гнеушевым. Поэтому написал рапорт и, как мог, обосновал свои претензии.

– Да тебя за клевету можно привлечь, Омельченко, – продолжал негодовать заместитель по кадрам.

Начальник поднял руку в сторону своего зама, попросив несколько минут помолчать:

– Саша, ты ведь в своем рапорте выдвинул серьезные обвинения в адрес своего товарища…

– Не товарищ он мне!

Майор замолчал. Видно было, как на скулах заходили желваки.

– Вот что, – он легонько хлопнул ладонью по столу, – я тебя знаю не первый год. Пришел к нам безусым юнцом, до офицера дослужился, юридический заканчиваешь. У меня нет оснований не доверять тебе. Но, согласись, и Гнеушеву рано подписывать приговор. А ну как действительно оговорим человека? Он, понятное дело, молодой, прыткий. Как говорят, властью обласканный. Из грязи в князи. Так вот и наставь его на путь истинный. Ты старше, к тому же он твой подчиненный.