Однажды на занятиях Борис Иннокентьевич охарактеризовал старый генералитет, в том числе и главарей контрреволюционных вооруженных сил Деникина, Врангеля, Колчака, Корнилова, Юденича, а потом рассказал о советских полководцах - Фрунзе, Тухачевском, Каменеве, Егорове и некоторых других. Назвал он и Иеронима Петровича Уборевича, дав ему отличную аттестацию.

- Это самый молодой из всех командующих красными армиями,-сказал в заключение Кузнецов,- к тому же он очень талантлив и перспективен как военачальник. Подумайте сами, в 22 года он стал командармом и уже одержал немало побед. Бьет опытных царских генералов.

Курсанты попросили Кузнецова рассказать об Уборевиче поподробнее. Я слушал Бориса Иннокентьевича, будто завороженный. Действительно, невозможно было не восхищаться Уборевичем. Списку его побед мог позавидовать любой опытный полководец. На счету 23-летнего командарма были победы над англо-американскими интервентами на Севере, белогвардейскими полчищами под Орлом, Кромами, Харьковом и Одессой. Теперь молодой полководец командовал 9-й армией и очищал Северный Кавказ от деникинцев.

Рассказ об Уборевиче настолько захватил меня, что я тут же решил после окончания курсов проситься служить под его началом. Но не помню уж почему в июне 1920 г. при распределении меня отправили на Северный фронт в 7-ю армию. Наш 384-й стрелковый полк 43-й стрелковой дивизии действовал в районе Петрозаводска. Сперва я исполнял обязанности помощника командира роты, но вскоре получил повышение - возглавил разведку полка.

Северный фронт в то время был уже тихим фронтом - бои возникали от случая к случаю. Мне же хотелось побывать в настоящем большом сражении, и я попросил перевести меня на один из Западных фронтов. Но с командными кадрами в 7-й армии было плохо и меня не отпустили.

В 384-м полку я прослужил до марта 1921 г. Здесь меня и застало известие о контрреволюционном мятеже в Кронштадте. В первых числах марта меня срочно вызвали в штаб бригады, где я получил предписание выехать в Петроград и явиться к начальнику штаба 128-й стрелковой бригады. Бригада эта входила в состав войск Петроградского округа и несла охранную службу военных и промышленных объектов.

В Петроград я приехал утром 10 марта. Принял меня начальник штаба Белянин. Вскрыв пакет, он быстро прочитал документ и сказал:

- Разведчик - это хорошо. Разведчики сейчас нам как раз и нужны. Знаете, почему?

- Нет,- ответил я.

- В Кронштадте мятеж. Первый штурм крепости и фортов не удался. Тухачевский готовит войска к новому штурму. Разведке много работы. Обо всем вам расскажет начальник разведки бригады Севастьянов. Вы поступаете в его распоряжение, будете его помощником. Это ваша постоянная работа. Ну, а пока мы прикомандируем вас к штабу Тухачевского.

От Белянина я отправился к Севастьянову. Начальник разведки 128-й бригады оказался человеком приветливым и словоохотливым. Он подробно рассказал мне о положении под Кронштадтом, как проходил первый штурм крепости и почему он не удался. Разгром мятежников Реввоенсовет Республики возложил на 7-ю армию, поставив во главе ее командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского. В подчинение Тухачевскому были переданы также войска Петроградского военного округа и Балтийский флот. 7-я армия была разделена на две группы войск Северную и Южную. Рано утром 8 марта начался штурм Кронштадта.

Части Северной группы наступали со стороны Лисьего Носа на форты No 4 и 6. Но было еще очень темно, наши войска сбились с пути, очутились возле форта No 7 и овладели им. Однако ураганным артиллерийским огнем из других фортов мятежники заставили нас отойти на материк - северное побережье Финского залива.

У Южной группы дела вначале шли успешно. Подразделения Особого сводного полка под покровом ночи по льду форсировали залив и ворвались в Кронштадт. Но противник имел больше сил и к вечеру выбил сводный полк из города.

Севастьянов приказал мне явиться в штаб 7-й армии и там получить назначение. Мне поручили контроль за войсковой разведкой левой колонны Северной группы. Начальник разведки армии сказал, что сегодня я свободен, а завтра должен выехать в Лисий Нос.

На другой день утром я уехал в Лисий Нос. Уже вовсю шла подготовка к новому штурму - велась ледовая и воздушная разведка, изучались подступы к Кронштадту и фортам, красноармейцы учились действовать на льду под артиллерийским и пулеметным огнем. На усиление 7-й армии прибывали пополнения из частей Западного фронта. В Петроград по предложению В. И. Ленина срочно выехало более 370 делегатов X съезда РКП (б). Среди них были такие видные партийные и военные деятели, как А. С. Бубнов, К. Е. Ворошилов, Е. И. Ковтюх, В. П. Затонский, Ф. И. Махарадзе, Я. Ф. Фабрициус, М. И. Челышев и другие{23}.

Во втором часу ночи 17 марта войска обеих групп (Северной и Южной) двинулись на штурм Кронштадта и фортов. Мятежники сопротивлялись отчаянно. Особенно сильный бой произошел у форта No 6. Красноармейцы несколько раз поднимались в атаку, но не выдерживали плотного орудийного и пулеметного огня и откатывались назад.

Во время одной из атак противник подорвал лед перед фортом. Часть наших бойцов оказалась отрезанной большой полыньей от основных сил. Но красноармейцы не растерялись. Твердо веря, что их не оставят в беде, они смело ринулись на штурм форта и после короткой, но ожесточенной схватки ворвались в него.

Утром 18 марта мятеж был подавлен. А 25 марта Петроград провожал в последний путь погибших героев штурма Кронштадта. После гражданской панихиды, состоявшейся в Георгиевском зале Зимнего дворца, траурная процессия направилась в Александро-Невскую лавру. Я был среди провожавших. Мы прошли через весь Невский проспект и под залпы артиллерийского салюта похоронили павших.

После подавления мятежа меня оставили при штабе 128-й бригады. Но неожиданно пришел запрос от начальника штаба Отдельной Кавказской армии Б. И. Кузнецова, того самого, что обучал нас воинскому делу на Нижегородских курсах красных командиров. Он просил перевести меня на Кавказ. Как разыскал меня Борис Иннокентьевич, я до сих пор не знаю. Командование округа ничего не имело против моего перевода, к тому же поговаривали, что наша бригада будет расформирована, и меня отпустили. Так судьба бросила меня с полюбившегося мне севера "в сторону южную".

В августе 1921 г. я приехал в Тбилиси, где находился штаб Отдельной Кавказской армии, и сразу же направился к Кузнецову. Борис Иннокентьевич посоветовал мне поступить в высшую тактическо-стрелковую школу "Выстрел".

- Сейчас как раз идет отбор кандидатов,- сказал Кузнецов. - Хотите, я помогу вам?

Я согласился. После окончания школы меня направили в Батуми помощником командира роты 14-х командных курсов. В феврале 1923 г. я оказался в Тбилиси. Сперва командовал ротой, а потом батальоном в военно-политической школе Отдельной Кавказской армии. Участвовал в разгроме банд Чолокаева в 1922 г. и меньшевистского восстания в Грузии в 1924 г.

В 1923 г. я женился, у нас родился сын Лева, и я задумался, как быть дальше. Я привык к военной службе, она нравилась мне, но знаний у меня было недостаточно, и я стал подумывать о высшем военном учебном заведении. Очень хотелось поступить в Военно-воздушную академию. Во время учебы в "Выстреле" мне впервые пришлось полетать на самолете на подмосковном аэродроме в Подосинках. Полет длился всего минут 15, но запомнился мне надолго. Тогда-то я и заинтересовался авиацией. Но в то время для поступления в Военно-воздушную академию нужно было знать некоторые специальные дисциплины, и я решил держать экзамены в Военную академию Красной Армии. Но прежде следовало побеседовать со знающим человеком. Вспомнил о Кузнецове, собрался зайти к нему, но случилось так, что этого не потребовалось.

В 1925 г. на очередной выпуск слушателей нашей школы приехал член Реввоенсовета Кавказской Краснознаменной армии Г. К. Орджоникидзе. С ним был Кузнецов. Орджоникидзе расспрашивал выпускников, где они служили, участвовали ли в гражданской войне? Два курсанта сказали, что в 1919 - 1920 гг. служили в 14-й армии и хорошо помнят самого Серго и командарма Уборевича. Завязался непринужденный разговор, вспоминали об отгремевших боях и сражениях.