В эти дни ленинградцев постигла еще одна беда. 4 сентября около полудня на улицах Московского и Володарского районов разорвались первые вражеские снаряды. Я хорошо помню эти минуты. В 11 часу дня ко мне пришел заместитель главного инженера по вооружению В. Н. Стрепехов. Он пожаловался на задержку с производством новой авиабомбы ЗФАБ-100С. Не помню точно, но, кажется, в начале августа, мы получили сведения, что на складах оборонных заводов скопилось большое число бракованных термитных сегментов артиллерийских снарядов. В то время мы уже испытывали нехватку бомб, особенно зажигательных большого калибра рассеивающего действия. Было предложено использовать для производства такой бомбы бракованные артиллерийские сегменты и пустые корпуса обычной 100-килограммовой фугасной бомбы.

Предложение это было очень кстати, и я незамедлительно доложил о нем А. А. Жданову. Андрей Александрович немедленно в помощь подключил работников промышленного отдела обкома партии.

Разработать документацию и технологию для изготовления новой бомбы я поручил В. Н. Стрепехову и еще двум инженерам - Г. Г. Вронскому и Д. П. Иванову. Вскоре документация была готова и один из ленинградских заводов приступил к изготовлению опытной партии новых бомб ЗФАБ-100С. Она была одновременно зажигательного и фугасного действия. Для отличия ее от других бомб мы дали ей индекс "С" - сегментная. Но летчики, которым эта бомба очень понравилась, индекс "С" прочли, как первую букву фамилии Стрепехова, и с тех пор ЗФАБ-100С стала называться "бомбой Стрепехова".

На испытаниях бомба показала великолепные результаты и широко использовалась на нашем фронте. Она долго и верно служила ленинградским летчикам. С особенной эффективностью мы применяли ее для борьбы с вражеской авиацией на аэродромах.

Задержка с выпуском новой бомбы оказалась легко устранимой, не хватало транспорта для доставки корпусов и артиллерийских сегментов на места производства. Я заверил Стрепехова, что автомашины будут, и он ушел. Но почти вслед за ним в кабинет вбежал встревоженный адъютант. Лейтенант доложил, что немцы обстреливают город со стороны Московского шоссе. По бледному лицу адъютанта нетрудно было предположить, что он решил, будто фашисты у самых окраин города. Признаться, подобная мысль пронеслась и в моей голове. Но я тут же исключил такую ситуацию. Не далее, как час тому назад, мне звонил командир 8-й иад. Он докладывал о действиях летчиков под Ям-Ижорой.

Вскоре выяснилось, что стреляли дальнобойные орудия. Артиллеристы определили - немцы вели огонь из района Тосно{159}. Ближе к вечеру фашисты вновь обстреляли город. Снаряды разорвались на территории завода "Большевик".

В этот раз встревожились и в Смольном. Мне позвонил Жданов. Андрей Александрович велел найти с воздуха, где находится вражеская дальнобойная батарея. На другой день в район Тосно вылетел самолет-разведчик. Но пробиться ему к Тосно не удалось - небо кишмя кишело "мессерами". В этот день немцы дважды обстреляли Ленинград - утром, когда люди шли на работу, и вечером, после смены.

6 сентября на ленинградцев обрушилось новое испытание. В этот день немецкие самолеты впервые прорвались в Ленинград. Раньше вражеские бомбардировщики дальше пригородов не доходили. И вот первые разрывы авиационных фугасов в самом Ленинграде. К счастью, бомбы упали не в густонаселенных районах - где-то на Лиговской улице и на территории Охтинского химкомбината.

Мы, авиаторы, были очень расстроены. Помнится, я даже крепко отчитал командира 7-го иак полковника Данилова. Впрочем, напрасно. Летчики не были виноваты. Радиолокационных станций у нас тогда было очень мало, а линия фронта проходила столь близко от города, что посты ВНОС, обладавшие в основном лишь средствами визуального и слухового наблюдения, не успевали своевременно предупреждать наших летчиков о появлении немецкой авиации. Так случилось и 6 сентября. Истребители вылетели на перехват противника с опозданием, и один или два "юнкерса" успели пробраться в город.

Ночью тоже был налет. В этот раз один бомбардировщик прорвался почти до центра Ленинграда. Это случилось что-то около полуночи. В тот день я так намаялся, что заснул у себя в кабинете на диване не раздеваясь. Меня разбудил адъютант. Он сообщил, что город бомбят. Немцы бросают 250-килограммовые бомбы. Одна из них угодила в жилой дом на Невском проспекте. Есть убитые и раненые{160}.

Налеты на Ленинград участились и стали систематическими. В жизни ленинградцев начался один из самых трудных периодов. Редкая ночь обходилась без бомбежек. Донимали и артиллерийские обстрелы. Население подолгу не покидало убежищ.

Но из всех первых дней сентября наиболее тяжким оказался восьмой день, когда стало известно, что немцы вот-вот перейдут в наступление против 42-й армии. 8 сентября вражеская авиация особенно упорно рвалась в город. Ленинград дважды подвергался сильной бомбежке - вечером и ночью. В восьмом часу вечера загорелись Бадаевские продовольственные склады{161}. В двенадцатом часу "юнкерсы" снова прорвались в Ленинград. Всю ночь в этой части города полыхало зарево пожаров.

В вечерний налет крепко досталось району Смольного. Я ехал на заседание Военного совета фронта среди дыма и горевших зданий. Крутом грохотало от взрывов бомб и стрельбы зенитных орудий, в небе лихорадочно метались лучи прожекторов. В свете их вырисовывались темные силуэты домов и дымные шапки артиллерийских разрывов. Картина была фантастическая и угнетающая. На заседание я опоздал. Когда вошел, уже шло обсуждение дел. Все были угрюмы, говорили мало и скупо - в город только что пришла тяжелая весть - гитлеровцы захватили Шлиссельбург. Ленинград оказался в блокаде.

В такой напряженной обстановке началось последнее и решающее сражение за Ленинград. Утром 9 сентября 38-й армейский и 41-й моторизованный корпуса противника после мощной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление на красносельском направлении. Главный удар фашисты наносили на Пушкин и Пулково по 42-й армии, вспомогательный - на Ям-Ижору и Колпино по центру 55-й армии. На флангах ударные группировки 4-й танковой группы, усиленной шестью пехотными дивизиями, прикрывались соединениями 18-й и 16-й полевых немецких армий.

В дни, предшествовавшие последнему вражескому удару на Ленинград, Гитлер провел совещание с высшими чинами вермахта. Фюрер заявил, что поставленная перед войсками генерал-фельдмаршала фон Лееба цель достигнута - участь Ленинграда решится в ближайшие две недели, что теперь можно думать о дальнейшем продвижении на центральном направлении, и подписал директиву о генеральном наступлении на Москву. Уверенный в быстрой победе под Ленинградом Гитлер распорядился также о передаче не позднее 15 сентября из группы армий "Север" в группу армий "Центр" части танковых, моторизованных и авиационных соединений.

Однако и в этот раз фашистские стратеги просчитались. Несмотря на подавляющее численное превосходство в людях и боевой технике на направлениях главных ударов, особенно в танках и авиации, гитлеровцы к исходу 9 сентября вклинились в оборону 42-й армии лишь до 3 км.

10 сентября после полудня противник, сосредоточив на красносельском направлении основную массу своей авиации, главным образом бомбардировочной, усилил атаки. На фронте шириной в каких-нибудь 15 км действовало около 200 вражеских танков и более 300 самолетов{162}. Прикрывшись сильными истребительными заслонами, "юнкерсы" и "хейнкели" яростно бомбили боевые порядки наших войск и все дороги, ведущие к фронту.

В этот день в районе Коломенского и Ропши произошли два воздушных боя, которые навсегда останутся одними из ярчайших героических страниц в истории ленинградской авиации.

Под Коломенским шестерка истребителей из 195-го иап вступила в схватку с 50 немецкими бомбардировщиками, шедшими под сильным прикрытием "мессеров". Наши летчики уже несколько раз поднимались в воздух и были очень утомлены, и все же они выиграли эту схватку. Героями ее были лейтенант И. Д. Пид-тыкан, капитан В. Ф. Абрамов, старший лейтенант И. П. Неуструев, младший лейтенант В. Н. Харитонов и еще двое летчиков, фамилии которых я, к сожалению, не помню. Ленинградские летчики уничтожили пять вражеских самолетов и не допустили организованной бомбежки наших войск{163}.