- Кому вы сообщили о своем решении? - спросил Балыков.

- Никому не сообщал.

- Почему?

- Разве я обязан каждую чепуху докладывать старшему мастеру?

- Продолжайте.

- Несколько позже позвонил отец Борискина и стал мне читать мораль. Я сказал: если интересуетесь успехами сына, потрудитесь зайти в училище, и я вас проинформирую. Все.

- Что вам ответил Борискин?

- Мне не хочется, Николай Михайлович, повторять его слов...

- Но это важно...

- Слова были оскорбительные, их смысл сводился к тому, что я щенок и не смею давать указаний старшему товарищу.

- И тут, Григорий Константинович, вы, надо думать, не остались в долгу? Высказались, как умеете высказываться?

- Николай Михайлович, не делом мы занимаемся. Хочет Борискин выяснять отношения, пусть явится, не хочет - напишем ему, что по телефону училище справок о своих воспитанниках не дает, - сказал Коновницын, - и дело с концом.

- Товарищи, товарищи... - снова призвал к порядку Балыков. Но тут зазвонил телефон, и Николай Михайлович отвлекся.

Грачев сидел и злился. Ему ужасно хотелось вмешаться и сказать слово в защиту Гриши Андреади, мастера молодого, во многом неопытного, но исключительно добросовестного и преданного. А главное, Анатолию Михайловичу претила подноготная этой истории - Борискин-старший работал в плановом отделе завода и от него в какой-то мере зависело, выгодные или невыгодные заказы попадают в училище.

Мысленно Грачев уже произнес свою речь:

"Неужели нет на свете зверя страшнее кошки, товарищи? Ну, работает папаша Борискин в плановом отделе и делает вид, что в его руках выгодные для училища заказы. Так что? Из-за этого носиться с балбесом-сыночком? Смешно! В конце концов, в плановом отделе есть начальник, заместитель, секретарь партбюро и вообще люди. Я вовсе не предлагаю подкладывать свинью папаше Борискина и ставить вопрос о его родительских обязанностях, хотя и не исключаю такого хода, но можно пойти к плановикам и поговорить с ними. Неужели они наших пацанов обидят? Никогда!.."

Произнести речь Грачеву не пришлось, да и вообще разговор о Борискине иссяк сам собой. Николай Михайлович преувеличенно громко сказал в телефонную трубку:

- Все ясно, Аркадий Гаврилович! Раз надо, сделаем...

И все поняли - Балыков разговаривал с директором завода. Училище существовало при заводе. И пожелание, просьба, поставленная директором задача - это подразумевалось само собой - имели силу закона.

- Товарищи, минуту внимания! - сказал Балыков, опустив трубку на аппарат. - Решением заводоуправления нам поручается провести День завода. Все учащиеся, весь преподавательский состав должны выйти на территорию и отработать полный день на приведении в порядок заводских площадей. Подробный план распределения участков, объем работы будут представлены в ближайшее время. Но уже сейчас, непосредственно завтра утром, надо начать разъяснительную работу... Каждый учащийся должен понимать, какой вклад он внесет в общую копилку. Полезно напомнить, что все получаемое училищем идет от завода, что никто не жалеет ни сил, ни средств на подготовку кадров, и в этот день каждый получает Возможность отблагодарить старших товарищей за заботу и внимание... - Балыков говорил еще несколько минут, но Грачев не слушал. Все это он знал наизусть, его раздражали не столько слова, сколько напускной пафос, с которым они произносились...

"Завод располагает штатом подсобников. У завода есть техника тракторы, машины, бульдозеры и всякая еще уборочная чертовщина... те, кто обязан, месяцами не убирают территорию... А теперь аврал... такое безобразие называют патриотическим почином... - думал Грачев. - Почему я должен вести моих мальчишек в этот бедлам, махать вместе с ними метелкой и делать вид, что так и надо?"

Совещание скомкалось и как-то само собой прекратилось. Начали расходиться. Анатолий Михайлович дошел уже до двери, когда его окликнул Балыков:

- Всего два слова, Анатолий Михайлович.

- Слушаю вас.

- Вы дали списки на фотографирование ребят?

- Дал.

- Вы эти списки с ребятами обсуждали?

- Конечно. Как всегда.

- Как всегда, оно-то как всегда, но на этот раз жаль... Юсупова выдвигает группа?

- Выдвигает, и притом единогласно.

- Досадно, однако. Тут запрос пришел. Из отделения милиции характеристику на него требуют. Представляешь, Анатолий Михайлович?

- Ну и что? Раз просят - пошлем.

- Послать-то пошлем... да как бы накладки не получилось? Мы расхвалим, а потом выяснится... Или ты забыл, как в прошлом году с Парамоновым неладно получилось?

- Если хотите, я съезжу в отделение, поговорю предварительно, выясню обстановку... Хотя я не думаю, что там может быть что-нибудь серьезное. Мишей я доволен.

- Договорились. Пока оставляем вопрос открытым. Ты съезди и тогда уже решим.

- Только пусть завтра Юсупова все равно фотографируют, как всех, кто намечен! Чтобы у Миши никаких там сомнений-подозрений не возникло.

Грачев взглянул на директора, хотел что-то еще сказать, но раздумал.

На автобусной остановке Анатолий Михайлович увидел Андреади. И тот сказал:

- Или, пока за несоответствие не выгнали, самому заявление подать, как ты считаешь?

- Не валяй дурака, Гриша. Ты на кого работаешь? Тебе ребят разве не жалко?

- Вот то-то и оно - ребят жалко. А иначе бы хоть завтра с утра плюнул, и... будьте здоровы!

- Погоди. И во всяком случае, завтра с утра не плюй. С утра попрошу тебя присмотреть за моими, мне отлучиться надо будет часа на два.

Нужное Анатолию Михайловичу отделение милиции располагалось в новом районе, и добирался он туда долго. Ехал и все удивлялся, до чего велика стала Москва, не город, а государство!

Отделение находилось в небольшом, сложенном из светлого силикатного кирпича кубике, обсаженном молоденькими липками и обрамленном широким аккуратным газоном.

Грачев потянул большую, сплошь из стекла дверь и очутился перед традиционной стойкой.

Несколько дальше, в глубине помещения, за старым канцелярским столом, под зеленой, тоже не новой, лампой восседал младший лейтенант милиции.

- Здравствуйте, - сказал Грачев, снимая кепку.

Почему-то младший лейтенант приветствие Грачева пропустил мимо ушей, строго поглядел на посетителя, спросил официальным голосом:

- По какому вопросу, гражданин?

- К майору Глоба. Приглашен. И пока еще можете смело называть меня товарищем. Можете мне улыбнуться. Я хороший, меня все любят, товарищ младший лейтенант.

- К майору Глоба вход со двора. Второй этаж. Комната семь. - И младший лейтенант, когда уже Грачев и не ждал, улыбнулся ему.

Грачев поднялся по широкой лестнице на второй этаж, отыскал комнату номер семь, постучал и вошел.

Майор Глоба оказалась женщиной.

Почему-то Анатолий Михайлович удивился, хотя он прекрасно знал - в милиции служит немало женщин.

Грачев представился.

- Прошу, садитесь. Меня зовут Тамара Викторовна. Одну минутку... Она достала какой-то реестр, полистала и, видимо, найдя то, что нужно, спросила: - Вы по поводу Миши Юсупова?

- Собственно, у меня, Тамара Викторовна, нет никаких поводов жаловаться на Мишу. Вы или от вас звонили директору училища и просили представить на Юсупова характеристику. Я, его мастер, подумал: бумагу написать недолго, но не лучше ли съездить и поговорить?..

- И всегда вы так - лично на каждый запрос выезжаете? - серьезно и, как показалось Грачеву, не без подозрительности спросила Тамара Викторовна.

- Не каждый же день милиция моими мальчишками интересуется.

- А трудный у вас народ?

- Почему обязательно трудный? Разный! Есть и трудные, но в общей массе нормальные ребята... Сначала забот с ними хватает, потом, когда они втягиваются в училищную жизнь, легче делается.

- Вы давно мастером работаете?

- Порядочно. В общей сложности почти двадцать лет.

- Так что Юсупов?