— Джигг, скажите, а чего вы не знаете?

— О, не стоит переоценивать мои скромные способности, господин барон. Разбираться в геральдике и этикете — прямая обязанность любого камердинера.

Герольдов оказалось много — четырнадцать человек. Все наряжены в зеленые с красными полосками колеты с вышивкой серебром в виде снежного барса. Колыхался на ветерке изумрудно-багровый штандарт с изображением короны — прежнее знамя Коринфии.

— Слушайте, слушайте, слушайте и не говорите, что не слышали! — глашатаи выстроились в цепочку перед собравшейся толпой, отделенной от дворца несокрушимым строем щитников. — Сим рескриптом его королевского величества короля Коринфии Амори Первого Ибелена…

Я слушал и не верил, хотя и осознавал, что все минувшие события вели именно к этому: открытому выступлению коринфийцев против Немедии. Если вкратце, то пышный королевский рескрипт помимо обычных в таких случаях громких фраз о чести, долге, верности и патриотизме повествовал о том, что «дворянский совет Коринфии решил вверить корону и скипетр наследнику старинных монархов» — а именно герцогу Амори Ибелену, моему знакомцу и одному из предводителей фатаренов. Договор с Немедией о протекторате считался расторгнутым, подданным Коринфии «именем короля» запрещалось исполнять указания немедийских властей, а сам Великий Протектор и его наместники в провинциях обязаны были покинуть пределы восстановленного королевства в течении седмицы, но перед этим отдать распоряжение всем боевым отрядам Трона Дракона находящимся в Коринфии вернуться домой. В противном случае «дворяне и народ выступят против иноземного ига вместе со своим монархом, да благословится его скипетр незримыми силами».

Замечу, что имена богов — Митры, Иштар или Эрлика — упомянуты не были. Их заменили какими-то аморфными «незримыми силами». Вполне в духе фатаренов.

Попутно король Амори раздавал привычные любому новому государю обещания вольностей и милостей, заявил о снижении налогов аж на четверть (интересно, казна у них не разорится после эдаких послаблений?) и обещал полное и безоговорочное прощение всем преступникам, содержащимся в государственных тюрьмах. Последний пассаж меня особенно заинтересовал — в свете положения, в котором оказались граф Кертис и остальные.

Когда последний вопль глашатаев затих, коринфийцы (а чего вы еще ждали?) взорвались криками восторга — я думал, что оглохну.

Словом, это была самая обыкновенная «коронационная речь» — такие речи на моей памяти произносили и Конан при восшествии на престол, и Чабела Зингарская принявшая трон по смерти престарелого отца и Нимед II, в прошлом принц Ольтен. Новому королю необходимо в первые же дни завоевать расположение народа чтобы удержаться. Потом государь может показать себя каким угодно тираном и деспотом, но что произойдет если он едва напялив корону заявит о двойном повышении сборов и казни сотни-другой преступников — объяснять, думаю, не надо.

Народ расходиться не желал. Всем хотелось узреть монарха, который почему-то лично не показывался: Амори не вышел даже на парадный балкон дворца. Детишки, из тех что посмелее, ради развлечения начали кидаться камушками в метаципленариев — с тем же успехом можно было запустить песчинкой в носорога. Военные тоже оставались на месте, только часть дворян спустилась с седел и проследовала в замок, над которым уже было поднято королевское знамя Коринфии взамен торжественно спущенного черно-бело-красного немедийского штандарта с распахнувшим крылья драконом.

— Может быть, нас стоит проследовать в кордегардию управы дознания? — вкрадчиво осведомился Джигг, которому явно надоело бесцельно торчать на площади и наблюдать за торжеством мятежников. — Его величество в своем указе недвусмысленно заявил…

— Слышал, — поморщился я. — Вопрос в другом: знают ли это чиновники из управы.

— Насколько я заметил, из дворца в разные части города отправились несколько гонцов.

— Это может означать все, что угодно, Джигг. Но если вам хочется — идем.

Не понимаю одного — почему во всех странах, от побережья Закатного Океана до самого Вилайета подобного рода учреждения и присутственные места располагаются с самых мрачных и некрасивых зданиях? Такое впечатление, что их строил один и тот же зодчий по единому образцу — красный или коричневый кирпич, решетки на окнах ни единого украшения, ворота во двор окованы ржавыми железными листами. Арелата является одним из самых красивых городов Заката, но люди строившее управу дознания вкупе с прилегающей к ней тюрьмой явно решили, что на лице этого очаровательного города должен быть хоть один прыщ: пусть злоумышленники знают, что здесь обитает само Правосудие!

Когда мы вошли внутрь, то сразу заметили, что в управе царит эдакое пикантное возбуждение — особой суматохи в связи с эпохальными реформами не наблюдалось, но и чиновники и стража весьма многозначительно переглядывались, шушукались, пуще обычного шуршали бумажками и звякали оружием. На стене красовался роскошно оформленный пергамент с королевским гербом и пышной печатью — по ближайшему рассмотрению оказалось, что это рескрипт Амори, совсем недавно зачитанный на площади Снежного Барса. Быстро сработали, ничего не скажешь — полагаю, копии указа были заготовлены заранее и сегодня поутру развезены по всем государственным управам. Кстати, немедийский герб над столом начальника тоже исчез, однако нового пока не появилось.

Решив, что сейчас самое время разыграть из себя развязного нахала и апеллировать к авторитету высших я оперся кулаками о заваленную пергаментами столешницу и грозно воззрился на пожилого чиновника.

— Если, сударь, вы помните — я барон Линген, подданный Аквилонской короны, — с напором сказал я. — И сейчас я требую незамедлительного освобождения моих друзей, так же прибывших в ваш негостеприимный городок из владений короля Конана Канах? Надеюсь, слышали о таком? Я не собираюсь терпеть произвол!

— Ваша милость, дознание по делу этих месьоров продолжается, — устало сказал начальник. — Вы же сами понимаете, что повод весьма серьезный: нападение на замок Астер с его последующим уничтожением, черная магия…

— Ах черная магия? — взревел я. — Скажете, что мой личный лекарь (это про Валента. Он выступал здесь именно в такой роли) использовал злое колдовство? Бред! До-ка-за-тель-ства! На стол!

Я орал не менее полуквадранса, не давая чинуше и единого слова вставить. Взывал к логике, ссылался на свидетелей, грозил жаловаться самому Конану, каковой обязательно встанет на защиту своих добрых вассалов (будто у него сейчас других занятий нет…) и наконец привел самый убойный аргумент — ткнул пальцем в указ Амори:

— Мне плевать на то, что в Коринфии сменилась власть, сударь! Но если вы в первый же день правления нового короля отказываетесь выполнять его первый рескрипт, то как он может надеяться на благополучное царствование? Я немедленно отправлюсь в замок и буду настаивать на аудиенции! Вы должны понимать, что для короля гораздо важнее сердечные отношения с Троном Льва, нежели ваше желание обвинить ни в чем не повинных чужеземцев в варварском преступлении, о котором они и помыслить не могли, не то, что исполнить таковое!

(Тут, как говорят плохие сочинители, перед моим внутренним взором появилась ухмыляющаяся физиономия графа Кертиса. Голубь наш белокрылый, сама невинность… Я едва подавил желание рассмеяться.)

— Нам следует получить соответствующее распоряжение, — сухо ответил чиновник, накрепко привыкший к знаменитой на весь континент немедийской системе всеобщей бюрократии: без надлежащих инструкций, предписаний и директив никто не имеет права даже сходить в нужник или выпить стакан воды.

Я было подумал, что импровизированная атака бездарно провалилась, но боги не оставили меня своими милостями. В кордегардии появился человек в облачении капитана городской стражи (ох и хорошо они подготовились! Форма-то новенькая, с гербом Коринфии!), молча прогрохотал сапогами по грязным доскам пола, растолкал мелкую чиновную шушеру окружившую нас чтобы посмотреть на скандал и вручил старикану пергаментный свиток.