Не смерть меня страшит, страшит меня мученье

Безумие души моей.

Но возвращу тебе свободу

Я этой страшною ценой,

И на служение народу

Благословляю, милый мой!"

"ОРИОН

Бахрома облаков, расплываясь в пространстве,

Открывает величие вечных чудес

В неизменно-божественно-пышном убранстве

Глубину полуночных небес.

Хороводы светил, с чистотою стыдливой,

Испещряют предвечный незыблемый трон,

И горит и царит красотой горделивой

Всем созвездиям царь - Орион.

Он горит, как вселенной весы золотые,

Для решений верховного правды Суда,

Где бы взвесили споры свои роковые

Жизнь и Смерть и Любовь и Вражда."

"К БУКВЕ

К букве буква, к слову слово

Строки стройные растут,

К жизни светлой, к жизни новой

Безбоязненно зовут.

Час за часом, дни за днями

В Лету падают года.

Жизнь цветет, горит огнями

Всемогущего труда.

Мысль и руки понемногу

В побежденной полумгле

Строят верную дорогу

К царству правды на земле!"

И, когда после таких стихов "человека страшной жизни" прочитаешь жалкое признание культурного человека, который с печальной, некрасивой, а может быть, и мстительной откровенностью прокажённого обнажает гниющие язвы свои:

"Я прожить, как мудрый, не умею,

Умереть, как гордый, не могу,

Перед жизнью я сгибаю шею,

Уступаю моему врагу.

Я живу без знания и веры,

В нестихающей вражде с собой;

Позади кошмары и химеры,

Впереди нелепый, дикий бой -"

становится жутко за страну, где интеллигенция почти через каждое десятилетие аккуратнейшим образом с головой погружается в болото фатализма и приходит к самобичеванию и самооплеванию, ошибочно именуя это неизящное занятие самоусовершенствованием.

Искренно говорю - я никого не хочу обидеть. Зачем? Российский интеллигент сам себя превосходно обижает, он делает это всегда с болезненным каким-то усердием и сладострастием, точно Ф.М.Достоевскому экзамен по науке самоистязания сдаёт.

Но - хотелось бы сказать: "Господа, если вас тошнит, не выбегайте на улицу во время этого процесса, по улице живые, здоровые - новые люди и дети ходят, и юноши, а им вредно смотреть, как вас вывёртывает!"

В молодой и милой стране нашей люди юны и чутки и по юности своей чудесно восприимчивы ко всему, а истерия и всякие судороги - заразительны, и это надо бы помнить из уважения к жизни, к родине, к человеку! А из уважения к себе - не кричи, не стенай и, если пришло время умирать - умри в одиночестве, это и красивее и гигиеничнее.

Мне, надеюсь, не поставят в вину такое отступление и не примут его как выходку злую, - я говорю с великою болью за всех, кому больно, с глубокой тоской за всех, кому тошно, но - с ещё бо'льшим страхом за молодых людей, которые поднимаются от земли навстречу культуре, - поднимаются "весело", с "протянутыми к творческой работе руками" и которым вы нужны как друзья, как учителя, а не как примеры всяческих духовных искажений.

Приведу ещё два характерных стихотворения: первое принадлежит перу поволжского крестьянина, второе - человеку, стихи которого уже печатаются в журналах, а приводимое мною его стихотворение напечатано на последней странице сборника "Песни бури", изданного в 1908 году и имеющего всего 9 страниц.

"Мы выходим один за другим

Бесконечною, вечною цепью

Из тяжелого темного рабства

К светлой цели всеобщего братства.

Точно искры, мы гаснем в пути

Душит нас злой вражды темный дым,

Но мы к правде дорогу найдем.

Мы - идем. Неустанно идем!

_______

Еще не смолкнул гром, и ночь еще царит,

Еще безумствует жестокая стихия,

Но близок яркий день: заря уже горит,

Идет великая, свободная Россия!"

В это надо верить, ибо - это говорят те самые люди, которых отцы и деды ваши пятьдесят с лишком лет будили и звали:

"Идите к свету, к разуму, правде и красоте!"

Вот - идут.

Очень может быть, что в моём очаровании бодрыми песнями, которые начинает петь русский народ, я и преувеличиваю значение этих песен, если это так - строгий и неподкупный общий наш судья - завтрашний день разочарует меня. Укажу также, что мне известны и я всегда держу в памяти умные и верные слова Гизо:

"Даже не желая обманывать других, писатель начинает с того, что обманывает сам себя: чтобы доказать то, что он считает за истину, он впадает в неточности, которых сам не сознает или которые кажутся ему незначительными, а его страсти заглушают его сомнения".

Но, за всем этим, мне кажется, что наступило время, опровергающее когда-то правильное утверждение В.Н.Майкова и других, кто говорил: "в русском крестьянстве нет идей", у "русского народа множество суеверий, но нет идей", - мне кажется, что в русском народе рождается идея и как раз та, которая может духовно выпрямить его, именно: идея активного отношения к жизни, к людям, к природе.

Наши национальные недуги - фатализм и мистицизм, зараза, введённая в кровь нам вместе с кровью монгольской, болезнь, усиленная теми увечьями, которые нанесены душе русского народа мучительными веками его истории, полной неисчерпаемых ужасов.

Что это так - тому доказательство наш фольклор - собрание гимнов и акафистов разным необоримым силам: Судьбе, Доле, Горю-Злочастью и другим существам, которые непобедимы волею человека и с которыми поэтому бесполезно бороться.

Церковь, не отрицая бытия этих страшных и враждебных человеку сил, назвала их бесовскими, но многие и, вероятно, искренние приверженцы её вполне согласны со словами Святогорца: "Если не верить в существование демонов, то нужно всё священное писание и самую церковь отвергать".

Что фатализм вообще свойствен нам - об этом нелицеприятно свидетельствует вся история "умственных увлечений" русской интеллигенции, всегда подбирающей на Западе преимущественно те идеи, которые родственны фатализму.

Сказав: "увлечения", а не "течения", как принято, я не оговорился: течение - нечто последовательное, строгое, творящее традиции и этику, а какие же традиции и какая этика может быть у людей, которые каждое десятилетие меняют верования свои!

Наше несчастие - пассивное отношение к жизни, мы любим быть пессимистами и любим хвастаться своим пессимизмом. При этом нами, кажется, не замечено, что европейский пессимизм является результатом чисто физического утомления - устают люди от большой работы, на которую они непрерывно расходуют свои жизненные силы, видят несоответствие результатов труда с запросами духа и - немного нервничают. Но на Западе пессимизм не ослабляет энергии, не может задержать темпа жизни, там он миросозерцание, не затрудняющее роста культуры, наоборот - он обогащает культуру новыми огнями и цветами гордой человеческой мысли, упорного в своём творчестве духа.

А у нас пессимизм - мироощущение, органический порок, ибо действительность для русского народа не есть плод его познания, результат его деяний, она в его глазах нечто враждебное ему, организующееся в те или иные формы помимо его воли. Я уже не говорю о том, что пессимизм "по-русски" - в народе выражается в таких формах, каковы самосожжения, "красная смерть", "Терновка" и прочие ужасы, в литературе же - он неуклюж, лишён изящества, мысли и красоты и всюду является чем-то "во сто лошадиных сил".

И вот мне чувствуется, что непосредственно из самой массы русского народа возникает к жизни новый тип человека, это - человек бодрый духом, полный горячей жажды приобщиться культуре, вылечившийся от фатализма и пессимизма, а потому - дееспособный.

К А К О Н И О Т Н О С Я Т С Я К Л И Т Е Р А Т У Р Е ?

В общем - с полным сознанием важности дела и глубоким уважением к нему.

Привожу выдержки из писем.

Рабочий:

"Прошу отнестись без пристрастно, если у меня к этому способности и призвание. Если вы найдете есть, я постараюсь развить их; или же, быть может, это одна фантазия, ни на чем не основанная, то, понятно, я брошу и буду искать более подходящего труда."