— Но позвольте… — начала было Анечка неуверенно, однако продюсер не дал ей сказать.

Он вскочил и показался ей из шезлонга еще более высоким и могучим в плечах. Прямо-таки великаном.

— Не надо! — воскликнул Чигиз. — Не надо сейчас никаких вопросов. Отдохните, придите в себя. Развлеки тесь, в конце-то концов! Вы же на фестивале. Так что, как говорят в идиотских американских фильмах, рилакс! — продюсер скорчил страшенную мину и загнусавил, будто нос его был зажат: — Иначе ты труп, приятель…

Анечка не выдержала и рассмеялась. И хорошо, что Чигиз не дал ей спросить. Она, собственно, и не знала, что спрашивать.

— Так-то лучше, — одобрил продюсер. — Значит, мы договорились? Вы отдыхаете, предаетесь радостям и веселью профессионального праздника, ну, а как только потребуется, то я и представлю вам сэра Девелиша Импа, да?

— Да.

— Отлично! С вами чертовски приятно иметь дело, — Чигиз одернул пиджак, изысканно склонил голову: — Тогда позвольте мне исчезнуть.

И он тут же исчез! Его просто не стало. Как в цирке: ап — и нету.

Анечка повертела головой, зажмурилась, открыла глаза, но Чигиз от этого не появился.

Тогда Анечка вознамерилась встать из шезлонга и уже было встала, но ее осенила гениальная мысль, что если продюсер исчез, то так, значит, и надо. И что, даже поднявшись, она ничего не поправит и не вернет.

Анечка вставать передумала.

И правильно сделала: в шезлонге удобно, солнце ласкает, ластится ветер… Но тоскливо, о Боже мой, как тоскливо! Ведь она сможет быть ему только сестрой, это так, так, он своего решения не изменит. Она чувствует это сердцем.

Он? Не изменит.

Тоскливо…

В наш мир, в бесшабашное бабье лето сознание Дикообразцева вернулось от завораживающего баса, пророкотавшего:

— Вот мы и прибыли… Назад.

Разглядев перед собой в темноте бледное лицо сэра Девелиша Импа с застывшей улыбкою на губах, Александр Александрович вспомнил, что находится он в черном, как персидская ночь, лимузине, вспомнил, что случилось до того, как он оказался в салоне этой машины, на ее упругом диване, вспомнил… слепящее солнце, длиннющий гвоздь, чесночный дух и… и — все!

Что происходило в машине, говорили ль они о чем-нибудь с ее хозяином (а ведь должны были говорить!), Дикообразцев не помнил, хоть тресни.

Провал, полный провал в памяти! Однако думал об этом Дикообразцев почему-то спокойно.

Завораживающий бас между тем продолжал рокотать:

— …Чрезвычайно был рад познакомиться с вами лично, дорогой Александр Александрович. Давно я об этом мечтал. Черт знает, с каких времен. И честно при знаюсь, не верил, что мы когда-нибудь встретимся с вами лицом к лицу. А уж о том, что общий язык найдем, поймем друг друга и договоримся действовать вместе, даже мечтать не мог, — говорил сэр Девелиш Имп, но губы его при этом не шевелились. И улыбка казалась мертвой. — Ведь наше сотрудничество противоестественно, невозможно в принципе. Я и помыслить о нем не брался. И вот вам, как говорится, здрасьте!.. Нет, никогда не понять нам законов, которые управляют подлунным миром. Потому что их, видимо, нет.

Ни сил, ни мыслей ответить у Дикообразцева не было. В голове у него гуляла абсолютная невесомость.

Но американец и не ждал от него никакого ответа.

— А вы, Александр Александрович, оказались чело веком, еще более умным, чем я предполагал. И это весьма отрадно, — звучал во мраке машины заворажива ющий бас. — Теперь я не сомневаюсь, что фестиваль выйдет у нас на славу. Хотя и преподнесет сюрпризов, как ни один другой!.. Поэтому я вам советую ничему не удивляться, не дрейфить и не терять присутствия духа.

Мои помощники всегда будут рядом и на произвол судьбы вас не бросят… Ну а теперь вам пора. Прощаться не будем, поскольку мы скоро увидимся.

Дверца справа от Дикообразцева приоткрылась, и, лишь кивнув, Александр Александрович выбрался на тротуар.

Здесь он собрался захлопнуть дверцу, но бас из машины его опередил:

— Минуточку, Александр Александрович! Вот возьмите, иначе вас просто не впустят.

И в руке у Дикообразцева обнаружилась целлофанированная картонка красного цвета размером не больше пачки из-под сигарет, с продетой в две дырочки просторной веревочной петлей, чтобы картонку можно было повесить на шею.

На картонке помещались фотография Александра Александровича, полное его имя и эмблема фестиваля в виде роскошного букета из серебристых звездочек. По диагонали картонки, слева направо спускались прозрачные, но легко читавшиеся буквы: ПРОПУСК.

Насколько Дикообразцев помнил, он, как исполнительный директор фестиваля, никаких пропусков не заказывал. Для гостей, участников и работников фестиваля подготовили специальные визитные карточки, по которым они и должны были проходить в гостиницу, на теплоход, на просмотры фильмов в кинотеатры.

Что же это за пропуск?

Разглядывая его, Дикообразцев двинулся к застекленному входу в гостиницу, но у самой двери дорогу ему преградили два угрюмых мордоворота. Еще трое таких же, в черных костюмах и при черных галстуках, стояли, деловито оглядывая подходы к гостинице, чуть в стороне.

— Пропуск! — угрожающе скомандовал ближайший к Дикообразцеву мордоворот.

Александр Александрович оторопел.

Нет, разумеется, вход в гостиницу с сегодняшнего утра должен был охраняться. Конечно! Но — милицией. В форме. И к тому же милиционерами Центрального райотдела. А их, прикомандированных к фестивалю, Дикообразцев знал всех в лицо. Да и они его знали.

Мордовороты же с кирпичными подбородками, по самой последней моде причесанные, с рациями в руках и, наверняка, вооруженные, были Александру Александровичу не только не знакомы, но и неприятны. Чудилась за ними Дикообразцеву некая тень фантастической цитадели. Мрачной и неодолимой.

Оторопевший Дикообразцев не сразу, но вспомнил об алой картонке и продемонстрировал ее мордоворотам.

Этого хватило вполне. И Дикообразцев вошел в низкий холл «Полноводной», где его немедленно подхватил под руку Офиген Бармалеевич Кислючий, первый заместитель головы городской управы. Именно Бармалеич старательнее других мешал исполнительной дирекции фестиваля работать нормально, именно он изводил Дикообразцева таким пристальным вниманием к его работе, что у Александра Александровича при одном упоминании о Кислючем случалась изжога.

Впрочем, от первого замголовы у половины города животы болели.

— Наконец-то! — Бармалеич увлек Дикообразцева в глубь холла, подальше от оживленного пути от двери к лифту и лестнице. — Я тебя заждался!.. Ну рассказывай, как он? что?

Не ожидавший подобной встречи Дикообразцев спросил:

— Кто?

Кислючий вытаращился на него и засопел недовольно:

— Как это кто? Имп, разумеется! Ты ведь с ним на «мерседесе» катался? — Кислючий считал верхом демократизма то, что он обращался ко всем, за исключением самого городского головы, на «ты».

А вы как узнали? — окончательно вывел его из зыбкого равновесия Дикообразцев.

Замголовы аж подпрыгнул. Экая бестолковость!

— Да как же я мог не узнать?! Нам из Москвы, из Кремля, специальный факс прислали о том, что Главный сам назначил этого Импа президентом фестиваля. Пред ставляешь, какое этому значение придается, если таким вопросом занимается глава государства!.. В том же факсе было сказано, что первым делом Имп встретится с тобой и обсудит все детали… Ну я, как факс поступил, так сразу к тебе, сюда, хотел проинструктировать, чтобы ты из американца деньжат побольше выжал. А мне говорят, ты уехал на импортном «мерседесе». С кем уехал, никто не знает. Но что тут, собственно, знать? Все и так ясно.

Поэтому прекрати прикидываться, время для шуток неподходящее, и выкладывай все…

Конечно, рассказывать надо было. Однако — что? Дикообразцев и представить не мог.

Не признаваться же в самом деле, что он не помнил, о чем шла речь во время поездки на лимузине! Забавно…