— Давай, чавэлы, давай! — закричал в раскрытую дверь Поцелуев. — Пойдемте, Александр Александро вич, пойдемте, — позвал он Дикообразцева. — Кто знает, доведется ли вам еще отдохнуть от души.

Отдохнуть от души?

Дикообразцев не обратил внимания на этот каламбур, он думал о другом. А что если Поцелуев прав? Упустишь вот так однажды возможность, а потом окажется, что была она последней…

Он поднялся и двинулся за Поцелуевым, уже исчезнувшим в спальне.

Бы-ы-ыла не была!

Дверь спальни за Дикообразцевым захлопнулась, и ленивый щелчок замка ее послужил сигналом для вереницы откормленных автомобилей с правительственными номерами, которая в сопровождении сиренами завывающих, мигалками пышущих милицейских машин на крейсерской скорости протаранила город, устремляясь к «Полноводной», где ее поджидало все перетрусившее местное начальство.

Встречавшие, выстроившись по ранжиру у парадного входа гостиницы, чахоточно улыбались, позорно потели холодным потом, мяли ладошки и смотрели вокруг тусклыми глазами приговоренных к смерти.

Еще бы! Столько высоких гостей из столицы одновременно в город не приезжало никогда.

Тут надо сказать, что вниманием своим овапы, то есть, очень важные персоны, Тверь не баловали. Ни в давние времена, ни в теперешние.

Да это и понятно. Разве разглядишь с московских, высот какой-то там городишко прямо под левым боком у первопрестольной? До него ли, когда голова занята проблемами глобальными? Думая о чаяниях народных, вокруг оглянуться некогда.

Поэтому большинство из овапов через Тверь проезжало, только направляясь из Москвы в Питер и обратно. А тут, как специально, получалось так (причем — каждый раз!), что, выехав из столицы, овапы оказывались в Твери именно в тот момент, когда надо было закусывать после первой, самой вкусной, дорожной рюмки. Сами понимаете, что прерывать этот процесс ни один нормальный человек не будет… Ну а на обратном пути Тверь возникала за окнами в те минуты, когда овапы обычно лишь тяжело просыпались после душного, горячечного сна и думали только о том, как поскорее попра-; вить подорванное накануне здоровье… То есть, опять не до Твери им было. Какая, к чертям собачьим, Тверь, когда в затылке…?!

Нет, разумеется, в последние годы многие из самых заботливых и отчаянных борцов за народовластие и благополучие Отечества нашего в Тверь наведывались. Куда ж от них денешься? Они ведь как блохи, без спрос> лезут… Но заявлялись они все больше поодиночке, в окружении одних помощников да толстопузых телохранителей. Властям особых хлопот не причиняли, хотя некоторые из них и грозились снять кое-кого из местных начальников с работы; ну а горожане в массе своей и вовсе этих визитов не замечали. До них ли, когда надо строить новое процветающее государство?

Вот и получается, что тот невозможный день стал для Твери вроде как светопреставлением, поскольку из откормленных автомобилей с правительственными номерами на тротуар перед гостиницей «Полноводная» ступили ножки большинства самых видных обитателей московского политического Олимпа.

Мамочка родная, и кто только не решил осчастливить фестиваль своим присутствием! Полторы сотни журналистов, примчавшихся на специальных автобусах и теперь загнанные озлобленными милиционерами на чахлую травку газонов вдоль фасада гостиницы, лишь восхищенно матерились, разглядывая прибывающих. Это же полный парад получается! Такое даже в Москве не бывает, потому что быть не может.

Среди журналистов, которым по вредной их привычке все и всегда требуется объяснить, немедленно распространился слух, будто на фестивальный карнавал прибудет и Сам. Но — инкогнито. И что фестиваль вообще задуман как попытка примирить непримиримых и установить какое-никакое, но равновесие, чтобы рвущиеся к власти согласились в предстоящих баталиях хоть на какие-то правила, а не орудовали словно в таиландском боксе. Сколько же можно быть азиатами?

Правда, никто не знал, на какой карнавал — первый или заключительный — прибудет Сам. Но клялись и божились, что обязательно инкогнито. Не хочет, мол, неформальность атмосферы нарушать.

Утверждали также, что где-то в пригороде Твери, в уже два дня как оцепленном домике, разместится весь кабинет министров во главе со своим председателем. Или еще вчера разместился? Черт его знает! Только все это, по словам самых кусачих репортеров, напоминало паническое бегство из Москвы, эвакуацию.

— Уж не хотите ли вы сказать, что… — таращили глаза от таких сравнений наиболее легковерные из жур налистов.

И слышали в ответ настороженное:

— Т-с-с-с!

Но легковерные не успокаивались. Успокоишься от таких заявлений! И они тянули свое:

— Получается, весь фестиваль задуман как…

— Да говорят же вам т-с-с-с! Что же вы, батенька, такой оболдуй! Прямо домоуправ какой-то!

Не знаю, почему кое-кто из московских акул пера равняет оболдуев с домоуправами, пусть это останется на их совести жирным, несмываемым пятном. Но знаю другое.

Если до этих несуразных слухов никакого домика нигде в пригородах Твери никто не оцеплял, то сразу после них — и оцепили, и порядок в нем министерский навели, и соседям в ближайших домах приказали сидеть тихо-тихо, носа на улицу без особой нужды не показывать.

А вскоре в доме появились и постояльцы. Как пауки важные и загадочные…

У нас всегда так: слухи опережают жизнь. И если чего-то нету, но о нем говорят, значит, оно обязательно будет. Пусть даже вопреки и здравому смыслу, и Уголовному Кодексу, и закону земного тяготения. Вот…

Как бы там ни было, но церемония прибытия в «Полноводную» овапов закончилась, и тогда сутулый молодой человек в заношенном сером костюмчике и с позабывшей о существовании горячей воды и мыла каштановой шевелюрой пригласил журналистов в пресс-центр для аккредитации. И повел их за собою в малый зал гостиничного ресторана.

Там, зажатые стенами, расписанными верхневолжскими пейзажами, журналисты были поименно внесены в список и получили пропуска, позволявшие им только входить в гостиницу и посещать конкурсные просмотры фильмов. На все остальные мероприятия им пообещали выдавать специальные пригласительные билеты. Однако сразу же выразили сомнение в том, что таких билетов хватит на всех.

Понятное дело, журналисты полезли на стены и, вполне возможно, забегали бы по потолку, рискуя свалиться оттуда вместе с ветвистыми люстрами чешского стекла, что едва ли пошло бы на пользу как фестивалю, так и самим репортерам.

Но начавший вскипать бунт пресек свом появлением, кто бы вы думали? Естественно, Сизигмунд Чигиз! Можно сказать, приятель Анечки Измородиной.

Понятия не имею, каким образом он оказался в гостинице, когда теплоход, где Чигиз совсем недавно так мило беседовал с Анечкой, к тому моменту лишь миновал поселок Эммаус (есть такой на подъезде к Твери!) и намеревался причалить к речному вокзалу где-то минут через сорок.

Ну да не в том суть!.. В малом зале ресторана, названном пресс-центром, Чигиз появился? Появился. Что же еще нам от него надо?

Нам с вами, дорогие читатели, возможно, ничего от него и не надо, но журналистам-то сразу же захотелось узнать, во-первых, что это за гусь лысый да еще в желто-зелено-коричнево-клетчатом костюме образовался за столом, рядом с затасканным молодым человеком, во-вторых, почему лысый так снисходительно всем им усмехается, будто знает страшную военную тайну, но ни за что не выдаст, а в-третьих, как понимать его раскатистое «Стоп себе, думаю!», которым он перекрыл все остальные голоса, бившиеся с негодованием о дивные верхневолжские пейзажи на стенах.

Ну а Чигиз, дождавшись, когда зал попритихнет, рассказал о том, что президентом фестиваля стал сэр Деве-лиш Имп, представлять которого журналистам, пишущим о кино, необходимости нет, и что сэр Девелиш Имп предполагает патронировать все последующие фестивали российских киноактеров…

Эти слова вызвали ропот недоумения и даже недовольства. Как же так, фестиваль российских киноактеров будет финансировать американец? Выходит, он купил фестиваль на корню?