Стоило подруге вернуться и опуститься на табуретку, как моя интуиция завопила: «Беги!».

- Что случилось, Наташ? – задала я вопрос, с трудом сдерживаясь, чтобы не рвануть из квартиры и не затеряться в холодной темноте зимней улицы.

Бежать! Бежать! Бежать! Как можно скорее, как можно дальше. Это надвигается, это идёт за мной. Нужно уходить, пока не поздно. Но руки и ноги налились свинцом, язык онемел, перехватило дыхание. Нет! Я не смогу избежать того, что сейчас произойдёт! Не в моих силах остановить надвигающуюся беду.

- Ничего не случилось. Простые серые будни.

Врёт! Голос нарочито беспечный, ровный, но сквозь заслон наигранного спокойствия прорываются нотки раздражения.

- Как Анька поживает? – проговорила я с трудом, лишь для того, чтобы не молчать, чтобы прогнать ощущение катастрофы.

- Замечательно, - от натянутой улыбки подруги по спине побежал холодный пот. Оскал крокодила перед трапезой, ни иначе. – Хотим собраться все вместе, съездить в зимний лес на шашлыки.

Наташка щёлкнула зажигалкой и затянулась. Красный огонёк дрожал в её беспокойных пальцах. Обычно мне нравилось смотреть, как курит подруга, грациозно, завораживающе, словно творит магию. В каждом её движении был какой- то шарм. Притягательная зрелая женщина, зам анивающая в свои сети мужчин. Ею хотелось восхищаться, хотелось подражать. Меня всегда тянуло к Наташке, как обычно тянет дурнушек к красавицам. Мы сблизились сразу же, как только вошли в здание института. Сели за одну парту, стали вместе ходить в институтскую столовую, вместе возвращаться дом ой. Я любила в ней практически всё, и её манеру одеваться, и низкий, чуть хрипловатый голос, и непринуждённость в общении с парнями, и неторопливость во время курения. Но сейчас она напоминала напуганную школьницу, смолящую тайком за трансформаторной будкой и от того вызывала отвращение.

-Знаешь, - подруга стряхнула пепел в блюдце. – Ради Серёжи я готова на всё, и убить, и предать, и украсть. Мне больно думать о том, что мой мальчик, такой смышлёный, такой развитый станет каким- то работягой или тем же учителем. Страшно, Инга...

Лихорадочный блеск в глазах подруги, пылающие щёки, поджатые губы. Будто бы она собирается грабить и убивать прямо сейчас.

- Я сделаю всё, чтобы у моего сына было достойное будущее. Хочу отправить его в школу воинов.

- Туда так просто не попасть, - заметила я. – Там учатся детки богатеньких.

- Мне нужны деньги! Мне нужны эти грёбаные деньги! Мой материнский долг требует раздобыть их во чтобы то не стало!

Наташка словно обезумевшая заходила по кухне, обхватив голову руками. Розовые тапки, шлёпая её по голым пяткам, издавали неприятный звук. Хлоп- шлёп, хлоп- шлёп. С каждой минутой беда становится всё ближе и ближе. Позже, я часто буду видеть во сне эту кухню, залитую уютным светом электрической лампы, стол, накрытый цветастой клеёнкой, голые ноги Наташки в розовых шлёпках и пугающий, холодящий кровь звук: «Хлоп- шлёп, хлоп- шлёп».

Дверной звонок раздался неожиданно, так, что мы с подругой одновременно вздрогнули. Но в отличии от меня Наташка не стала задумываться на тему: «Кто это решил явиться на ночь глядя?», а отправилась открывать.

В следующие несколько минут всё начало происходить довольно быстро, как будто бы кто- то перематывал видеоплёнку.

Вот в квартиру врывается двое человек в полицейской форме, грубо заламывают мне руки и тащат в подъезд.

- Прости меня, если сможешь, - шепчет в след побледневшая Наташка. Дверь, обитая красным дермантином навсегда отрезает меня от неё.

- Что происходит? – пытаюсь выяснить я, но вместо ответа получаю болезненный тычок под рёбра, от которого перехватывает дыхание.

Глава 18.

Маленькое, пыльное зарешеченное оконце под потолком едва рассеивало липкий мрак душной сырой камеры. Я сидела на грубо-сколоченных нарах, прислонившись спиной к влажной тёмно- синей стене. От моей неуместной весёлости, с которой я вошла, не осталось и следа, напротив, теперь я её стыдилась.

- Напугали ежа голой задницей, - думала я, когда конвоир бесцеремонно втолкнул меня в сырую комнатку, напоминающую вертикально поставленный гроб. – Мы места и пострашнее видали, вампирские ванны например.

Нащупав во тьме нары, я взгромоздилась на них, и свернувшись в уютный клубок провалилась в сумбурный сон. Снился мне Вилмар, он убеждал меня никогда не бояться воды и всегда находиться рядом с водоёмом. Но потом вампир исчез, и я очутилась в лесу. Но не в том, куда мы с девчонками ездили на шашлыки, строгий, величественный, но всё же такой родной, как и любой уголок места, в котором ты родился и вырос, и не вампирский, сказочно- прекрасный и пугающе- таинственный. Нет, это был чужой лес, чужая неприветливая земля. Сизые, словно крылья голубя, кроны деревьев остервенело трепал ветер. Высокая серая безжизненная трава под свирепыми порывами пригибалась к земле. Небо над головой, тяжёлое, болезненное, бесцветное, напоминало линялую тряпицу. Я искала водоём, или хотя бы лужицу, но нигде не могла найти. Почва сухая и мертвенно холодная, словно никогда не знала ни снегов, ни дождей . Но я продолжала поиски, почему- то мне казалось важным, отыскать воду.

- Дура, дура набитая!- крутилось у меня в голове. – У тебя было целое море, а ты отказалась от него и теперь маешься в поисках ничтожной лужицы.

Открыв глаза, я поняла, что ночь прошла. В окошко просачивался жидкий пасмурный свет наступившего дня. Нового дня без меня. Вот тогда- то я осознала весь ужас произошедшего .

Меня обвиняют в убийстве троих человек, а моё исчезновение на три месяца послужило следствию как доказательство вины. Ведь честному, законопослушному гражданину бежать не за чем.

Длинный сутулый человек, в помятом кителе, красными глазами, торчащими во все стороны тёмными засаленными волосёнками требовал от меня подписания документа, в котором я признаю себя убийцей. Он нервно курил, пуская едкий дым мне в лицо, нудно перечисляя доказательства моей виновности. Оказывается, нашлось множество свидетелей, видевших, как я вхожу в комнату Валерия, слышавших каждое слово, произнесённое мной, и даже запомнивших, как я гордо выходила из общежития,

- Гражданка Синицына, - устало зудел следователь. – Бессмысленно уходить в несознанку. В комнате были обнаружены отпечатки пальцев, ваши, а не чьи то ещё.

- Я не убивала их, - не менее усталым голосом отвечала я. – Да и как я могла убить троих мужиков?

Голова гудела. Хотелось закрыть глаза и погрузиться в сон, и плевать где, в камере, на улице или даже на этом колченогом табурете. Лишь бы не смотреть на мигание неисправной прямоугольной лампы под потолком, унылые стены, жёлтые, от табачного дыма, тюлевые занавески, не слышать ноющего голоса побитого жизнью и осточертевшей работой следователя.

- Вы пришли в комнату, подсыпав в водку сильно- действующее снотворное. После того, как мужчины выпили и уснули, вы, с особой жестокостью, убили их, нанеся множественные ножевые удары, а потом, ограбив их, исчезли.

Наташка меня предала. Вот от чего она так нервничала, говорила о деньгах и кривилась при взгляде на меня. Наташка, с которой мы сидели за партой в институте, Наташка, которая бывала у нас в гостях и лакомилась бабушкиными ватрушками, Наташка, пригласившая меня свидетельницей на своей свадьбе. О чём она думала, набирая номер , чтобы позвонить в полицию? Жаль ли ей было нашей дружбы?

- Прости меня, если сможешь, - прошептала она.

Но нужно ли ей моё прощение? Да и смогу ли простить это предательство?

Дышать с каждой минутой становилось всё тяжелее. Сырой густой воздух камеры не желал проталкиваться, проникать в лёгкие, так как был совершенно непригоден для дыхания. Дырка в полу, предназначенная для справления нужды, смердила, распространяя по узкой камере запах чужой мочи и фекалий. Долго ли я здесь пробуду? От чего зависит моё пребывание в этом мерзком помещении?

Тело моё, скованное страхом и отчаянием, не желало двигаться. И я неподвижно сидела, поджав под себя ноги. Хуже всего, что не оставалось никакой надежды. Даже лёжа в вампирской ванне, в душе моей теплился крохотный огонёк ожидания чуда. Я ждала , что за мной придёт Вилмар, и он пришёл, и подарил мне жизнь, счастье, любовь. А кто спасёт меня сейчас? Никто! Даже моя лучшая подруга, которой я доверяла больше, чем себе самой меня предала.

Лязгнул замок, и мужской голос рявкнул:

- Гражданка Синицына, на выход!

Как же я была благодарна этому хмурому мужику, избавившего меня от вдыхания вонючего сырого воздуха камеры, пусть на время, пусть лишь для встречи со следователем.

На этот раз, в кабинете меня встретил другой человек, полная противоположность вчерашнему. Маленький толстый мужичок, с узкими глазёнками и реденькими усиками, весь отглаженный, чистый, бодрый и благоухающий, сидел за столом, деловито перебирая бумажки. Мне, помятой и неумытой стало даже не удобно перед ним, за мой внешний вид. Но стоило ему заговорить, как мне тут же стало не до глупого стеснения.

- Чё, думаешь, сучка, умнее всех! – заорал он.

От неожиданности я отшатнулась, что следователю невероятно понравилось.

Так как он заорал с новой силой:

- Думаешь, не расколю, тварь?! И не таких раскалывали. Отвечай, скотина, немедленно, с какой целью ты пошла к Засорину Валерию Петровичу.

А я и не знала, что он Петрович. Валерка всегда был для меня просто Валеркой. Слюна следователя долетала до моего лица, но тот совершенно не стеснялся этого. Наоборот, ему доставляло удовольствие, унижать человека, чувствовать себя вершителем судеб, быть таким, каким хочется, в зависимости от настроения. К моему счастью, пытки для уголовников в нашем гуманном государстве запрещены, их используют лишь при допросе политических, к коим, пока не открыла рот и не рассказала о вампирах, я не отношусь.