Билли Крэнстон докуривал последний косяк. Затянутое облаками небо над Кахоа-Тауном слегка посветлело. Занимался рассвет.

Мужчина ласково понянчил в ладонях старую деревянную трубку, крепко сжал зубами мундштук, энергично пошевелил губами, почмокал и глубоко затянулся. Задержав дыхание, ждал, когда опьяняющее вещество, примешанное к приторно-сладковатому дыму, растворится в крови. Билли выдыхал очень медленно, втягивал веселящий дымок назад через ноздри, словно пытался извлечь из косяка весь наркотик.

Он сидел на корточках, подобно кули, под нависающим над склоном холма углом ветхого деревянного дома, расположенного на западной окраине маленького гавайского городка под названием Кахоа. Убогое жилище было возведено на пологом склоне холма. Одна его сторона поддерживалась четырьмя подпорками, вкопанными в землю. С виду конструкция лачуги казалась совершенно неустойчивой, ненадежной. Задняя сторона дома нависала над склоном примерно на восемь футов.

Под этим кровом на жалкой окраине поселка Билли и провел прошедшую ночь, завернувшись в вытертое армейское одеяло, которое всегда носил с собой, куда бы ни забрасывала его судьба. Отправляясь в дорогу, Билли плотно скатывал одеяло, перетягивал тонкой бечевкой и забрасывал тюк на широкую спину.

Не поднимаясь с корточек, он переступил с ноги на ногу, устраиваясь поудобнее. Потом снова сделал несколько глубоких затяжек и стал терпеливо ждать знакомого и столь желанного утреннего кайфа. С наслаждением принюхивался к дымку, который струился вверх из маленькой чашечки старой трубки легкими завитками. Билли задумчиво разглядывал тучи, плотно затянувшие предрассветное небо. Из туч сыпалась на землю плотная тропическая морось.

Какое-то время он продолжал сидеть под навесом, тупо уставившись в пространство. Билли сам выращивал марихуану в глубине влажного гавайского леса, строго придерживаясь лунных и приливных циклов, считая растение священным, сродни церковному причастию, которое он принял последний раз в юности.

Да, Билли причащался давным-давно. Тогда казалось, что жизнь открывается перед ним необозримыми перспективами. Сейчас от прежних надежд не осталось почти ничего, кроме боли, в том или ином ее проявлении.

Пассат терзал затянутое облаками небо. Внезапно морось превратилась в настоящий тропический ливень. После нескольких минут спокойного созерцания льющегося с неба потока воды, Билли ощутил, что может рассмотреть каждую каплю. Крупные, тяжелые и жирные дождевые капли пронизывали ароматный воздух Гавайев и тяжело шлепались на вымощенный булыжником дворик. Красная гавайская почва между камнями превратилась в кроваво-кирпичную кашу.

Неизвестно откуда появилась маленькая пичуга и села на землю ярдах в пяти от хижины. Забавная маленькая птичка с ярко-желтыми перышками на спине и смешно выгнутыми ножками принялась сновать туда-сюда, перебегая от одного пучка жесткой, очень темной травы к другому и проворно их общипывая.

Появление птички вывело Билли из задумчивости. Он постучал трубкой по ладони, выбивая содержимое, старательно поковырял указательным пальцем пепел, желая убедиться, что все прогорело.

Потом осмотрел руки. Ладони у него были крупные, все еще сильные, хотя два пальца левой кисти постоянно подогнуты. Ногти аккуратно острижены и чисты, однако ладони он все-таки выпачкал пеплом. Билли не терпел нечистоплотности. Уже много лет у него не было возможности жить в уютном доме и мыться в настоящей ванне. И все-таки, он старался содержать свое тело в чистоте. Он высунулся из-под укрывавшего его от дождя угла деревянного дома, протянул руки к прохладным струям, принялся тереть пальцы изо всех сил, подставляя под поток чистой воды, а потом вытер их об обтрепанные джинсы.

Вымыв лицо, он запустил пальцы в подернутую сединой темную бороду. Она была довольно длинна и доставала до груди. Потом Билли пригладил черные волосы, посеребренные на висках, и заложил височные пряди за уши. Теперь он был готов в дорогу.

Билли Крэнстон пережил много битв, сумев уцелеть и в войну, и в мирное время. Но теперь даже его победы каким-то образом оборачивались поражением. Все складывалось так, что после каждой битвы он скатывался все ниже и ниже под откос жизни. Иногда казалось, что каждый новый день представляет собой нечто подобное последнему выдоху сладостного дымка и бесследно тает в пропитанном влагой утреннем воздухе. Не более того.

Билли все время пытался размышлять о том, почему он до сих пор жив. Он все время пытался разобраться, что же, собственно, за побудительный импульс не дает ему умереть: любовь или ненависть, убийство или жертвоприношение.

Размышления на эту тему настолько захватили, что казалось, он останется сидеть под лачугой в полном бездействии, позволив жизни медленно течь в никуда. Но маленькая шустрая пичуга внимательно посматривала на него, она сердито заглядывала прямо в лицо, словно приказывала убираться, предупреждая, что это ее территория, и человек не имеет права на нее претендовать.

Билли Крэнстон встал, отряхнул одежду и расправил плечи. Выбравшись из укрытия под дождевые струи, он слегка приподнял подбородок и сделал первый шаг, отправляясь за тем единственным, что пока еще принадлежало только ему.

Птичка подпрыгнула и упорхнула, равнодушная к тому, что именно ее недовольство заставило человека сделать первый шаг в последний для него на этом свете день.

Самолет пошел на снижение, и Девлин проснулся от резкой боли в левом ухе. Почти одновременно с возникшей болью подал голос будильник, встроенный в подлокотник сиденья. Девлин широко открыл рот, пытаясь уровнять давление, и потянулся всем крупным и крепким телом, благо пространства вокруг места 4А в салоне первого класса было достаточно. Он сидел на своем любимом сиденье – у задней перегородки. Кухня располагалась довольно далеко позади, а ванная комната – на порядочном удалении впереди, так что его сон ничто не тревожило. Девлин нуждался в хорошем отдыхе. В течение последних семи дней, которые он потратил на завершение дела в Нью-Йорке, удавалось поспать не более трех часов в сутки.

Совсем скоро самолет приземлится в аэропорту Сан-Франциско. Девлину предстоит провести на земле пятьдесят минут перед следующим полетом, чтобы отправиться в Гонолулу. Хотелось поскорее оказаться внизу, побродить по терминалу прежде, чем объявят посадку. Необходимо размять мышцы, проверить, болит ли бедро после ранения пулей тридцать восьмого калибра.

Но, выйдя из самолета, Девлин понял, что прогуляться по терминалу не удастся, придется выйти на воздух. Человека Чоу Девлин заметил первым по тому, как тот пристально вглядывался в толпу. Только неопытным работникам присущ столь пристальный взгляд. Вероятно, в команде Чоу появился представитель молодого поколения. Вот он стоит в костюмчике и при галстуке. Так и раздевает пристальным взглядом выходящих пассажиров. Хотелось крикнуть ему: «Не мечись, просто стой и смотри! Пусть двигаются только глаза».

Но кричать Девлин не стал, а спрятался за спиной идущего впереди мужчины, слившись с ним и словно дематериализовавшись. Он продвигался достаточно умело и грациозно, чтобы молодой человек не сразу заметил, и обнаружил себя лишь, когда мог коснуться рукой встречавшего.

Внезапное появление Девлина перед самым носом поразило молодого человека. От неожиданности он быстро отступил назад. Девлин решил заговорить первым.

– В чем дело?

– Мистер Девлин?

– Тебя Чоу прислал?

Прежде чем ответить, молодой человек несколько секунд нерешительно молчал. Девлин не торопил.

– Да, мистер Чоу хочет встретиться с вами не в Гонолулу, а здесь, в Сан-Франциско. Он прислал меня за вами.

– Где он?

– В отеле «Мандарин-Ориентал». Сказал, что в Гонолулу вы отправитесь завтра. – Молодой человек вытащил из бокового кармана пиджака авиабилет. – Вот для вас новый билет. Тот же рейс, только завтра.