Сергей молчал, боясь еще что-нибудь сболтнуть.

— За ними придется далеко ехать. На юг Германии. В Штутгарт.

Сергей сразу подумал об Эмке. Позвонить бы ей, сказать, чтобы ждала…

Пристальный взгляд Клауса остудил.

— Почему вы заволновались? Извините за вопрос, но таково уж наше дело.

Сергей понял, что темнить не следует, не тот случай. Достал розовую визитку Эмки, протянул через стол. Клаус внимательно рассмотрел ее, даже понюхал.

— Я вас понимаю. Только визитку вы зря с собой носите.

— Почему?

И сам все понял, кивнул и, помедлив, постаравшись запомнить адрес и телефон Эмки, порвал розовый квадратик. Видно, лицо его выражало все, что он чувствовал в этот момент, потому что Клаус долго, с явным интересом смотрел на него. Потом вдруг рассмеялся.

— Я думаю, что театр поможет вам забыть об этой экзекуции.

Идти было недалеко, и они отправились пешком.

Белым зданием театра с красивыми колоннами у входа можно было залюбоваться. Но сейчас в Сергее жило нетерпение: завтра он поедет туда, где Эмка! Бремен и Росток — это успеется. Но сначала — к Эмке.

И спектакль тоже его не интересовал. Хотя был он прелюбопытный. Пьеса некоего Фасбиндера "Мусор, город и смерть", в которой группа евреев занималась строительной аферой. Именно евреев, что и удивляло, поскольку принято считать, что немцы должны сто лет испытывать перед евреями коллективную вину. В программке прямо написано, что главный герой, он же главный паук, — богатый еврей, жадный до денег, похотливый и бесцеремонный. И фразы со сцены такие, из-за которых московские демократы впали бы в коллективную истерику.

Сергей косился на Клауса, ловил его заинтересованные взгляды и думал, что совсем не случайно они оказались сейчас в театре. Что-то интересовало Клауса, всего скорей, реакция Сергея на содержание пьесы.

И он ничуть не удивился, когда на обратном пути Клаус заговорил о спектакле. Но обсуждать еврейскую тему Сергею не хотелось: она еще в Москве обрыдла ему. К тому же за годы российской выморочной демократии научился разбираться в негласных запретах. И он заговорил о другом — об истории русско-немецких взаимоотношений. О том, что между немцами и русскими, если не считать обезумевшего ХХ века, всегда было больше доброжелательного взаимопроникновения, чем конфронтации. Со шведами, поляками, французами, не говоря уж о татарах и турках, воевали куда больше, чем с немцами. Торговыми, династическими взаимосвязями проникнута история. Потому что у немцев и русских одинакова система идеалов и ценностей.

— Когда русские и немцы дружили, Европа жила спокойно, — все более горячась, говорил Сергей. — Русские и немцы, только они способны противостоять имперским устремлениям Америки. Потому немцев и русских все время пытаются рассорить. Обе мировые войны — результат заговоров. Вы знаете, как сынок Черчилля в 1941 году озвучил мечты своего папаши? Он так и заявил, что идеальный исход германо-советской кампании видит в том, чтобы последний немец, убив последнего русского, растянулся рядом с ним. И помяните мое слово, скоро они опять подвесят над Европой дамоклов меч раздора. Никто не может воевать, как немцы и русские. А если они найдут общий язык? Это для мировой закулисы как кошмарный сон. Киссинджер прямо заявлял, что нет ничего более опасного, чем русско-немецкое партнерство.

Клаус молчал, часто подергивал головой, и стекла его очков при этом задорно взблескивали.

Дома, заперев за собой дверь, он сразу прошел к столу, записал что-то на одном листке, затем на другом, подал оба листка Сергею.

— Прочитайте внимательно.

На одном листке был адрес: "Штутгарт, Дегерлох, Моцартштрассе 5, Хорст Фогель". На другом — короткая фраза: "Когда Отто Бисмарку было 65 лет, завершился важный этап в истории русско-немецких отношений".

Что-то было не так в этой фразе, но что именно, Сергей сразу не мог понять. Сосредоточиться мешали мысли о Клаусе. Нет, он не был невнимателен к гостю, когда отмалчивался, наоборот, все время наблюдал за ним, прислушивался, что и как скажет, проверял. И, похоже, проверил.

— Адрес запоминайте, а другой листок возьмите с собой, покажите Фогелю.

Сергей перечитал фразу и вспомнил: когда Бисмарку было 65 лет, русско-немецкий диалог только начинался. Знаменитый "Договор перестраховки", перепугавший англичан, это же 1887 год. Тогда Бисмарку было… — дай Бог памяти! — 68 лет.

— Тут неточность, — сказал Сергей, указав на цифру возраста Бисмарка, указанную на листке.

Клаус засмеялся.

— Именно на это обратит внимание Хорст Фогель. И вы разъясните ему, что тут ошибка, что Бисмарка отправили в отставку за три недели до его 75-летия, и только тогда… Чему вы улыбаетесь?

— Я, конечно, профан в таких делах, но мне думается, все это наивно.

— Профаном и оставайтесь. Очень удобная позиция…

Предстоял серьезный разговор, и оба они, не сговариваясь, поступили вполне по-русски: Сергей достал из кейса вторую бутылку, Клаус принес стаканы и печенье.

Чокнулись, выпили и уставились друг на друга, ожидая, кто первый заговорит.

— А можно задать вам вопрос, этакий… — Сергей пошевелил пальцами.

— Валяй! — заулыбался Клаус, явно радуясь своему знанию русского языка.

— Почему вы, немец, помогаете мне, русскому? ГДР теперь нет, значит, дело не в политике…

— Как это не в политике? Именно в политике дело. Пока немецкий и русский народы жили в дружбе, Европа спала спокойно. Да вы это сами говорили… Вильгельм I еще в 1873 году заявил, что на тесное согласие с Россией Пруссия смотрит как на единственно разумную политику. Бисмарк видел будущее Германии в союзе с Россией. В 1905 году наши императоры подписали соглашение у острова Бьерке, которое могло укрепить русско-германские отношения на историческеую перспективу, и тогда весь ХХ век для Европы был бы мирным веком…

Многое из того, что говорил Клаус, Сергей знал, но он готов был еще и еще слушать об этой несостоявшейся исторической возможности. Так мы порой помимо своей воли перебираем в уме все то, что было бы, если бы… И невольно мучаем себя сожалениями об упущенном.

— Ах, как всполошились Франция и Англия и вся, как вы ее называете, мировая закулиса. Началась полоса беспримерной клеветы в прессе, бесцеремонных подкупов высших чинов, особенно российских…

— Ну, уж, особенно!..

Последнее Сергея почему-то обидело.

— Да, особенно, — повторил Клаус. — Исторический факт.

— А Гитлер?! — вскинулся Сергей. — Был договор. Собирался на Англию, а попер на Россию. Думаете, не купили?..

— Дойдем и до Гитлера. А пока — начало века. Лондон и Париж делают все для раскола Европы, как вы правильно заметили, по русско-германскому рубежу. Если разобраться, именно для этого были спровоцированы Русско-японская война и внутренние российские неурядицы, поставившие страну в тяжелое экономическое положение. Особенно подсуетились банкиры. Ротшильд пригрозил, что не даст России займа. А что писал по этому поводу Витте? Он писал, что заем, сделанный при помощи Франции и Англии без Германии, будет означать сближение России с группировкой, не отвечающей интересам ни России, ни Германии, и что это удалит Россию и Германию от мудрых принципов, провозглашенных в Бьерке… После Раплало 1922 года Россия вроде бы собиралась исправить свою ошибочную ориентацию только на Англию и Францию. Не получилось. И пришел Гитлер. И вот я все думаю: не был ли Гитлер ставленником все той же мировой закулисы, главная цель которой расколоть Европу по русско-германскому рубежу?..

— Тут я с вами согласен. И все же, почему вы сейчас помогаете мне?

— Да все потому же. Россия и теперь на распутье, не знает, к кому прижаться. Как слабая женщина, льнет к тому, кто поласковее.

— А немцы что, неласковы?

— Немцы строги, суровы…

— Послушать вас, так немец вроде как мужик, а русский — баба.

— Не в этом суть. Не ошибиться бы России еще раз. А потому, когда вы сворачиваете головы своим предателям, это на пользу также и Германии. Я ответил на вопрос?