Он повернулся к ней, собираясь нагрубить, потребовать объяснений. Откуда, черт подери, ты знаешь? Но почему-то вдруг побоялся ссориться с ней. Какое-то странное чувство предостерегло его, Вейлон и сам не мог сказать, откуда оно взялось.

Они въезжали на стоянку возле школы, объезжая само здание с тыльной стороны. Площадка выглядел, как склад подержанных автомобилей: масса пустых и темных машин, кое-как приткнутых у школьного спортзала. Задняя дверь спортзала была открыта, в проеме болталась пара подростков, рядом бесстрастно стояли их родители. Пока Вейлон смотрел на них, они продвинулись на шаг внутрь. Значит, там очередь, догадался он. На анализ.

Мать поставила «бронко» возле дверей спортзала, и через минуту они уже стояли в очереди. Вейлон улавливал отдававшийся эхом гул множества людей в большом пространстве зала. Вообще-то на удивление слабый шум. Когда через минуту они с матерью попали внутрь, он понял, что разговаривают друг с другом только дети. В зале пахло пылью, лаком, антисептиком, чуть-чуть потом. Баскетбольные корзины сложены и прижаты к щитам, складные трибуны подтянуты на стену. Перед глазами была огромная, пустая, чуть гудящая комната с длинной цепочкой людей вдоль одной из стен, а возле входа в раздевалки и душевые – две медсестры в белых халатах. Обе – негритянки. Обе работали за столиком с инструментами. Ребенок садился перед ними на стул, они брали кровь, бросали использованные иглы в коробку. Рядом стояли другие коробки, устланные пузырчатой упаковкой, – для маленьких сосудов с кровью.

Бледный полный мальчишка плюхнулся на стул перед столом. На нем были штаны длиной в три четверти, из которых торчали толстые белые икры, «адидасы» без носков, футболка «Master P» без рукавов. И стрижка «под гриб» – на макушке много волос, а сбоку почти ничего. Вейлон знал его по школе: бубнит рэп и называет всех «хрен» и «мудак», но негритянские дети все равно над ним за это смеются.

Толстый парень сидел, открыв рот, а когда ему в руку вогнали иглу, отвернулся и не смотрел, как кровь набирается в большой пластиковый шприц.

Столик, где брали анализы, стоял на той стороне зала, но темно-красный цвет крови в шприце был таким ярким, что казался странным цветком; Вейлон не мог отвести от него глаз.

Он терпеть не мог вида крови, и от этой самодовольной процессии ожидающих у него сжимало желудок. Почему в школе ничего не объявили? А может, и объявили, а он пропустил… Не очень-то он обращает внимание на такие штуки. Но все же почему-то он сомневался, что кто-нибудь что-нибудь объявлял.

Вся эта история заставила его вспомнить прочитанное в интернете: о росте аутизма и какой-то разновидности рака из-за массовой вакцинации в пятидесятых и шестидесятых годах. Из-за незамеченных примесей в вакцине. И там еще говорилось, что замять такую гигантскую ошибку помогли люди из правительства. Целый заговор.

Может, это тоже часть того заговора. Собрали детей, сделают им инъекции, чтобы спрятать некачественную вакцину. Или у них в городе проверяют защиту от биологического оружия, правительство так уже делало.

Может, на самом деле «спутник» и был таким оружием. Устроили катастрофу, чтобы в городе распространился какой-нибудь вирус для биологического оружия. Может, над ними проводят эксперимент?

Но почему проверяют только детей?

Этот массовый анализ крови должен быть связан с каким-то заговором. Слишком уж он внезапный. И никаких объяснений.

Потом цепочка умозаключений Вейлона оборвалась: в зале появился мистер Соренсон – заместитель директора школы. Он вышел из раздевалок со стороны мальчиков. Это был крупный, хотя и довольно стройный мужчина почти шести с половиной футов росту, с широкими плечами, длинной шеей и огромным адамовым яблоком. На нем была желтая рубашка для гольфа и серые слаксы. Взяв один из контейнеров с образцами крови, он вернулся в раздевалку.

Что тут происходит? Мистер Соренсон лично помогает брать анализы?

Многие дети заметно нервничали, некоторые разговаривали со своими соседями в очереди, а вот родители молчали все поголовно, разве только отвечали своим детям. Родители вели себя явно неправильно, неестественно тихо. Многие из них должны хорошо знать друг друга. Тем не менее, никто из них не разговаривал.

– Мам, это ерунда какая-то, все подстроено. Я не хочу делать никаких гребаных анализов, – мотая головой, сказал матери Вейлон.

Мать посмотрела на него с необычным спокойствием. Она казалась энергичной, доброжелательной, расслабленной и пустой. Совсем на нее не похоже. Если она не принимает наркотиков и у нее нет депрессии, она вечно болтает, пытаясь приободриться, знакомится с людьми. Она куда более общительна, чем он когда-нибудь станет.

Но сегодня все иначе. Мать не сказала ни слова. Просто сделала шаг вперед, когда очередь подтянулась, а толстого бледного парня у столика медсестры заменил мальчишка азиатской внешности.

– Мам?

– Да, Вейлон?

– Ничего. Я просто хотел услышать твой голос.

Вейлон смотрел, как бледный пацан подошел к группе подростков, которые уже сдали кровь. Их родители стояли за ними длинной цепочкой у той части стены, где были собраны лавки. Родители молчали, дети тихонько переговаривались друг с другом.

Вейлон огляделся. Спортзал, черт возьми, был просто огромным. Металлические балки у потолка, высокие застекленные окна. Сквозь одно из открытых окон в верхнем дальнем углу Вейлон увидел звезду.

Ему хотелось оказаться там, где светят звезды. И чтобы с ним была Адэр. Хотелось знать, где она.

Вейлон снова посмотрел на мать. Внезапно она показалась ему необычайно замкнутой. Дружелюбной, но очень далекой. Так в чем же дело? Что его беспокоит?

Ничего такого уж особенного он не курил, одна трубочка, и все, но чувствовал себя очень неуютно, словно бы задевал телом острые углы реальности, которая вдруг превратилась в узкий туннель. Например, вот эта леди перед матерью: она такая спокойная, стоит как статуя, вроде бы даже не дышит, но густая каштановая волна ее волос чуть-чуть пульсирует.

О'кей. Он уже привык к таким глюкам после дозы. На самом деле он вовсе не накурился в доску.

Так почему же мама ведет себя так, как будто играет?

– Мам, ты откуда узнала про этот анализ? Ну, тебе кто-нибудь позвонил?

Она долго думала над ответом.

– Да, был звонок. Телефонный звонок. Нам позвонили сюда.

Он смотрел на нее, чувствуя себя все более странно и пытаясь осмыслить ее слова. Вейлон почувствовал озноб, сердце похолодело, и холод распространялся по всему телу. Он никак не мог понять, что с матерью не так. Она говорила странным тоном. И ощущение, что она играет, как на сцене. Может, это все-таки из-за трубки, которую он выкурил?

Снова вышел мистер Соренсон, подошел к бледному толстому мальчишке, взял его за руку.

– Пройдем со мной, Рональд.

Вейлон едва расслышал их голоса. Точно, его зовут Рональд.

Рональд посмотрел на двери раздевалки. Он явно не хотел идти.

– С моей кровью что-то не так?

Другие дети взволнованно зашумели.

– Нет. Все хорошо. Просто надо кое-что проверить. Убедиться. Пошли, ты все увидишь, – спокойно ответил мистер Соренсон.

Он увел Рональда в раздевалку, а очередь еще продвинулась.

Вейлон чувствовал, как колотится его сердце. Казалось, кожа стала слишком мала для его тела.

Может, у меня и правда паранойя, – думал он, – а может, я боюсь очень даже правильно.

И он решился.

– Мам, я пойду найду туалет. Мне надо по-маленькому.

Она бесстрастно на него посмотрела.

– Нет, лучше подождать. – Тут она вдруг нахмурилась. Как будто ей пришло в голову что-то еще.

– Я сейчас. – Вейлон уже удалялся от нее вдоль очереди.

Две чернокожие медсестры были коренастыми женщинами с распрямленными волосами. Одна – совсем черная, другая – светлокожая. Когда Вейлон проходил мимо них в раздевалку, они синхронно подняли головы и смотрели ему вслед.

Раздевалка – комната без окон – на первый взгляд оказалась пуста; единственным свидетельством присутствия человека был запах пота и мыла. В застекленной кабинке учителя физкультуры наискосок от шкафчиков тоже никого не было. И тут он услышал рыдание, эхом отозвавшееся в раздевалке. Плакал мальчишка, тонко, прерывисто. Плакал в душевой.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: