Странно, почему биологи не заинтересуются этой закономерностью: каждый раз, когда приближается пурга, козы обязательно приходят к глыбам соли-лизунца. Соль, видимо помогает им переносить испытания ветром и снегом.

Через несколько часов, когда по вершинкам деревьев пройдется первый ветерок – жгучий, как аджика, и вкрадчиво-ласковый, как звук электролы, – козы уйдут в только им известные лощинки пережидать пургу.

Как это важно – не вмешиваться в жизнь зверья. Помогать ему в трудную минуту, но не вмешиваться. Древние, проверенные предками инстинкты сделают больше, чем самая добрая забота.

Хозяйство Андрея Сырцова, как и должно было быть, находилось в полном порядке, и он, опять прикинув, сколько мяса ему предстоит сдать, сразу же подумал, что теперь, когда дальние делянки расчищены, следовало бы проверить сельскохозяйственные машины. Сев, правда, начнется еще через пару месяцев, но проверить нужно сейчас: мало ли какие дефекты могут выявиться. Лучше исправить их загодя и загодя же вызвать механика и его летучку с запасными частями.

Он задумался, а потом стал дремать, но вскоре встрепенулся и прислушался. По-комариному пищал контакт традевала, а с крыльца доносился странный шорох. Легкий, тревожный шорох. Как будто там, на морозе, метался и скребся в дверь мышонок. И этот шорох, и контактный зудящий писк насторожили Андрея, прогнали дремоту. Тело еще вяло, нехотя напружинилось, и тут только он вспомнил, что ему еще предстоит разговор по кольцевому традевалу.

Даже удивительно, до чего его захватили тайга, хозяйственные заботы. Никаких эмоций. А ведь кольцевой традевал – это всегда нечто из ряда вон выходящее. Может быть, такое, что взволнует тысячи, а возможно, и миллионы людей.

Но его, как это ни удивительно, почти не волновало. Вот как быть с пошаливавшими на уборке и мелиоративных работах тракторами – это его волнует. И возможность выращивания тростника и дикого канадского риса на не поддающихся осушению болотах его тоже волнует. Тогда можно было бы попросить завезти сюда несколько семей диких кабанов, и резервы леса будут использоваться полнее.

А традевал его не волнует.

– Да, не волнует! – вслух упрямо сказал он и понял: самому себе врать не стоит.

Волнует его предстоящий разговор. Волнует. Но можно обойтись и без него. Этот разговор еще не стал необходимым. Жизненно важным. Все, чем Андрей жил раньше, он сумел загнать вглубь, и теперь оно сидит там тихонько и покорно. А вот когда там, внутри, произойдет незримая и до сих пор не изученная работа и это загнанное окрепнет и станет главным в его жизни, тогда… Тогда к черту Белое Одиночество, лосей и белок, и да здравствует борьба умов – самая прекрасная и бескровная борьба, которая когда-либо существовала и будет существовать в подлунном мире!

Он походил по комнате и прислушался. На порожке крыльца явственно слышалось какое-то шебаршение.

Он вышел в сени. К шебаршению прибавились странное пофыркивание и непонятное бормотание. Смутно догадываясь и потому радостно и удивленно замирая, Андрей открыл входную дверь. Через порог скакнула белка. Щеткой распушив летящий хвост, она неуловимо проскользнула между ног Андрея и юркнула в щелочку дверей, в комнату.

Пока Андрей закрывал двери, пока потирал сразу схваченные морозом руки, белка исчезла.

Он походил по комнате, заглянул в туалет, кухню, прошел в спальню и, нагнувшись, посмотрел под кровать. Белки не было нигде.

– Чертенок…

От сознания, что в балке появилось живое существо, стало непривычно, растроганно-приятно. И сквозь эту растроганность пробились еще раздерганные, рвущиеся мысли: «Как же это она решилась? Вот чертенок… А кормить ее чем? – Вспомнились грибы, оставленные на еще теплом пне. – Надо было прихватить… Впрочем…»

Он стал перебирать в уме свои запасы и решил, что нужно немедленно заказать в бюро обслуживания орехи, но сейчас же вспомнил голубые глаза дежурной и поколебался. Что-то не совсем нравилось ему в этих глазах. А может быть, как раз наоборот – нравилось.

Нет, она определенно красива той особой, притомленной годами и пережитым, терпкой, зрелой красотой. Но она не для Андрея. Нет. Ему нужна Ашадеви. Одна только она, и точка.

– Заказы отменяются, – вслух сказал он и пошел на кухню, чтобы поискать что-нибудь для белки.

И тут раздался звонок телевида. Андрей нажал кнопку. Беспокоила дежурная. Она смотрела пристально и чуть укоряюще, как на человека, который не умеет понять самых простых вещей. В иное время Андрей наверняка бы нахмурился и стал бы отвечать отрывисто, чтобы поскорее избавиться от ее пристального внимания. Но сейчас ему почему-то стало смешно. Чего она хочет? Неужели она всерьез думает его увлечь? Но, честное слово, в зону Белого Одиночества уходят не для того, чтобы заводить романчики. И все-таки… Все-таки…

– Как поживаете? Ждете пургу? – спросил Андрей и усмехнулся так, как он усмехался когда-то, когда говорил с нравящимися ему женщинами. Нора называла такую усмешку усмешкой тигра перед прыжком. Он и в самом деле невольно расправлял в такие минуты свои и без того широкие плечи, выпрямлялся и напружинивался.

– Да. Ждем, – коротко ответила дежурная, помолчала и потерла переносицу длинным пальцем.

Лак на ногте оказался модным – цвета морской волны. Он, как изумруд, высверкнул на лбу женщины. И сразу вспомнилось ритуальное пятнышко на лбу Ашадеви. Андрей помрачнел, а женщина спросила:

– Вам не понравился мой ответ?

– Нет… Не в этом дело…

– У вас неприятности?

– Нет, что вы… Кажется, как раз наоборот.

– Вот как? – подняла брови женщина. – Но у вас усталый вид. Вы не переутомились? Давление не проверяли? Подвиньтесь поближе и посмотрите мне в глаза.

Начиналось обычное врачебное профилактическое обследование. Андрей не любил его. Захотелось, как всегда, резко отказаться, но опять неожиданно для себя он ответил мягко:

– Все в порядке. Просто… Просто ко мне забежала белка, а я… я не знаю, чем ее кормить.

– Но ведь вы собираете столько грибов…

– Понимаете, я их не люблю… – чуть улыбнувшись, поморщился Андрей. Нора называла такие гримасы проникновением в душу.

Дежурная улыбнулась мягко, устало.

– Но зато любят другие…

– Вот именно. И потом просто интересно собирать. Тихая охота. С азартом, с удовлетворением древних инстинктов.

– Возможно… Хорошо, я подумаю. Если не задержит пурга, завтра утром ваша белка получит все необходимое. – Дежурная помолчала, вглядываясь в Андрея. – Значит, у вас все в порядке?

– Да.

– А мне кажется, что не все…

– Почему?

– Вы слишком обрадовались белке. Вам еще не надоело одиночество?

– Нет.

– Верю. Но имейте в виду, весной человека, как птиц, тянет… Тянет то ли в дальние края, то ли, наоборот, в родные места. Вы знаете это ощущение?

Он рассмеялся.

– Наоборот. Сейчас я озабочен только подготовкой к севу. А вас не тянет?

– Тянет, – очень серьезно ответила женщина. – Но в мои дальние края я не попаду.

– Почему? В наше время…

– Именно в наше, – вздохнула она. – В будущем может быть. А сейчас… Нет.

Она говорила это так, что у Андрея пропала всякая охота вести этот разговор с подтекстом, а тем более шутить.

– У вас что-либо серьезное?

– Да. Так вот, Андрей Николаевич, меня предупредили, что через десять минут начнется кольцевая связь традевала. Приготовьтесь. Не сомневаюсь, что вы сумеете постоять за себя.

– Почему постоять? – удивился он.

– Кольцовка бывает не часто, а я дежурю уже давно…

Она выключилась не прощаясь, и это не то что обидело, а озадачило Андрея. Что-то он сделал не так. Во всяком случае, его легкие ухаживания не приняты. Так что тщеславие, с которым он относился к дежурной, оказалось явно необоснованным.

И не нужно обольщать себя – одиночество есть одиночество. Ты хотел его. И ты получил. Так почему же тебе грустно?

Он походил по комнате, включил традевал и стал ждать. Потом поднялся, налил кофе, взял печенье и устроился в кресле, включив программу повторных радионовостей – целый день он не знал, что же произошло в мире.