— Я сказал, — из учтивости Фледжби подчеркивал каждое слово, прошу — прощения. Мистер Лэмл выдержал паузу.

— Будучи джентльменом и человеком чести, — проговорил он, бросаясь в кресло, — я складываю оружие.

Мистер Фледжби, хоть и не так эффектно, но тоже сел в кресло и медленно, постепенно отнял руку от носа.

Чувство скромности помешало ему высморкаться сразу после того, как эта часть его лица удостоилась чуть ли не всенародного внимания. Впрочем, мало-помалу он преодолел свою нерешительность и позволил себе такую вольность.

— Лэмл, — залебезил мистер Фледжби, высморкавшись. — Надеюсь, мы с вами снова друзья?

— Мистер Фледжби, — провозгласил Лэмл, — ни слова больше.

— Я, кажется, слишком уж разошелся, — сказал Фледжби, — но это не намеренно.

— Ни слова, ни слова больше! — величественным тоном повторил мистер Лэмл. — Позвольте… — Фледжби вздрогнул. — Позвольте вашу руку.

Последовал обмен рукопожатиями и всяческими любезностями, в особенности со стороны мистера Лрмла, который был таким же трусом, как и Фледжби, и наравне с ним подвергался опасности навсегда проиграть борьбу за первенство в их отношениях. Впрочем, он вовремя собрался с духом и сумел использовать сведения, прочтенные в глазах своего собеседника.

К концу завтрака между ними установилось полное взаимопонимание. Было условлено, что мистер и миссис Лэмл продолжат свои махинации, будут ухаживать вместо Фледжби и обеспечат ему победу. Он же, со своей стороны, смиренно признавшись в нехватке светской любезности, умолял, чтобы его искусные помощники оказали ему всяческую поддержку.

Мог ли мистер Подснеп подозревать, какие козни плетутся вокруг его Молодой особы, какие капканы расставлены на ее пути! Он полагал, что его Молодая особа живет в покое и безопасности в храме подснепизма, выжидая того часа, когда она, Джорджиана, сочетается браком с избранником Подснепа, который предоставит ей пользоваться и владеть его достоянием нераздельно с ним. Молодую особу мистера Подснепа бросило бы в краску при одной только мысли, что можно иметь другие соображения по этому поводу, а не идти замуж за того, кого ей укажут, и, согласно брачному контракту, нераздельно с ним пользоваться и владеть его достоянием. Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине? Я, Подснеп. И да зачахнет в корне дерзновенное помышление, будто какое-либо иное, низшее существо может стать между нами!

День был субботний, а Фледжби смог выйти из дому, восстановив наперед бодрость духа и обычную температуру носа, только после полудня. Шагая по направлению к Сити, он двигался навстречу людскому потоку, выливавшемуся оттуда, и на Сент-Мэри-Экс попал лишь тогда, когда эта улица совсем обезлюдела и притихла. В нависшем над мостовой светло-желтом доме, около которого Фледжби задержал шаги, тоже стояла полная тишина. Шторы наверху были спущены, и дощечка с надписью "Пабси и K°" словно дремала за стеклом конторы в нижнем этаже, смотревшей своим единственным оком на сонную улицу.

Фледжби постучал, позвонил, Фледжби позвонил, постучал, но дверь ему не открывали.

Фледжби пересек узкую улочку и посмотрел на окна верхнего этажа, но оттуда никто не посмотрел на Фледжби. Он рассердился, снова пересек узкую улочку и, видимо вспомнив о своих недавних испытаниях, дернул за ручку звонка, будто это был нос у дома. Ухо, прижатое к замочной скважине, уверило его наконец, что внутри кто-то есть. Взгляд, устремленный в замочную скважину, вероятно, подтвердил показания уха, так как Фледжби сердито дернул дом за нос и дергал и дергал его до тех пор, пока в темном дверном проеме не появился нос, но уже человеческий.

— Эй вы, сударь! — крикнул Фледжби. — Это что за шутки?

Его слова относились к еврею в старомодном длиннополом лапсердаке с глубокими карманами — к почтенному старцу с большой блестящей лысиной, окаймленной длинными седыми волосами, переплетающимися с бородой; к старцу, который приветствовал его по-восточному учтиво, склонив голову и протянув руки ладонями вниз, словно стараясь этим исполненным благородства движением умилостивить своего разгневанного властелина.

— Как прикажете понимать ваше поведение? — бушевал Фледжби.

— Добрый хозяин, — отвечал старик. — Сегодня праздник, я никого не ждал.

— К черту праздники! — крикнул Фледжби, входя в дом. — Тебе-то что за дело до наших праздников! Запри дверь.

Старик повиновался, снова склонив голову. В передней за дверью висела его ветхая широкополая шляпа с низкой тульей, такая же старомодная, как и лапсердак; в углу стоял его посох — не палка, а настоящий посох. Фледжби вошел в контору, взобрался на высокую табуретку и сдвинул шляпу набекрень. По стенам конторы были развешаны нитки стекляруса, на полках стояли небольшие ящики, дешевые часы, дешевые цветочные вазы — все иноземный товар.

Фледжби в заломленной набекрень шляпе сидел на табурете, болтая ногой, и молодость его явно проигрывала по сравнению со старостью еврея, который стоял, склонив непокрытую голову, и поднимал глаза на хозяина лишь тогда, когда тот спрашивал его о чем-нибудь. Одежда на старике была такая же ветхая, как и шляпа, висевшая в передней, но, несмотря на свой убогий вид, он не вызывал к себе неприязненного чувства. А в молодом Фледжби, хоть и щеголевато одетом, было что-то мерзкое.

— Вы, сударь, так и не объяснили мне, что значит ваше поведение, сказал Фледжби, почесывая голову полями шляпы.

— Хозяин, я пошел подышать воздухом.

— Уж не в погребе ли, где ничего не слышно!

— На крыше.

— Вот это я понимаю! Так-то ты печешься о деле!

— Хозяин, — серьезно и терпеливо отвечал Старик, — для каждой сделки требуется по крайней мере два человека, а сегодня праздник, и я остался один.

— Вот оно что! Нельзя сразу быть и за продавца и за покупателя? Так, кажется, говорят у вас, у евреев?

— Если так говорят, значит это правда, — с улыбкой ответил старик.

— Не мешает вам сказать кое-когда и правду, уж очень много вы лжете, — заметил Очаровательный Фледжби.

— Хозяин, — сдержанно, но веско отвечал старик, — лжи очень много повсюду, у людей всех вероисповеданий.

Несколько огорошенный таким ответом, Очаровательный Фледжби снова почесал полями шляпы свою умную голову, чтобы выиграть время и собраться с мыслями.

— Да вот, например, — заговорил он наконец, словно последняя реплика ему и принадлежала. — Кому, кроме нас с тобой, приходилось слышать, что еврей может быть бедняком?

— Самим же евреям, — с улыбкой поднимая на него глаза, сказал старик. — Им часто приходится слышать о бедных евреях и помогать бедным евреям.

— Чепуха! — отрезал Фледжби. — Ты прекрасно понимаешь, к чему я клоню. Тебе очень хотелось бы прикинуться бедняком, да меня не проведешь. Признайся лучше, сколько ты заработал на моем покойном родителе. Может, тогда я стану лучшего мнения о тебе.

Вместо ответа старик склонил голову и, как прежде, протянул руки вперед.

— Перестань кривляться! Тут не школа для глухонемых, — сказал остроумный Фледжби. — Веди себя по-христиански… насколько тебе это удастся.

— Болезни и несчастья довели меня до нищеты, — ответил старик, — и весь мой капитал вместе с процентами перешел в руки вашего отца. А вы, наследник, были настолько милостивы, что простили мне долги и определили меня сюда.

Он сделал легкое движение руками, словно поднес к губам край воображаемой мантии, ниспадавшей с плеч благородного юноши, который сидел перед ним. Жест этот, при всей его смиренности, был настолько живописен, что не унизил старика.

— Больше от тебя, видно, ничего не добьешься, как ни старайся, пробормотал Фледжби и бросил свирепый взгляд на своего собеседника, будто примериваясь, не выбить ли ему два-три зуба. — Признайся мне только вот в чем, Райя: кто-нибудь теперь считает тебя бедняком?

— Никто, — сказал старик.

— Вот так и надо, — одобрительно заметил Фледжби.

— Никто, — повторил старик, медленно и грустно покачав головой. — Все думают, это небылица. Если б я сказал: "Эти товары не мои", — быстрым движением своей гибкой руки он показал на вещи, лежавшие по полкам, — если б я сказал: "Это все принадлежит молодому джентльмену, христианину, который поставил меня торговать здесь и которому я обязан отчитываться в каждой проданной бусинке", — мне рассмеялись бы в лицо. А когда сюда приходят по более серьезным делам, за ссудой, я говорю…