— Вот мы и подошли к единственно важному моменту, — выпрямился лейтенант, cпустив ноги на пол. — Я считаю, что во всей этой истории виноват материал, из которого изготовлена фигура. То есть мрамор! Каким-то удивительным способом этот кусок камня аккумулирует негативную энергию. Возможно, даже притягивает таковую. И уж совершенно точно то, что он может эту негативную энергию отдавать. Точнее сказать, выплескивать ее. Ибо нам придется согласиться, что выбросы отрицательной энергетики в случае с нашим бюстом происходили нерегулярно. До происшествия с Паниным, пожалуй, ничего подобного вообще не имело места. Хотя не стоит забывать, что Алена, со слов Марины Сергеевны, вела себя в кабинете шефа как-то странно и несколькими часами раньше. Вероятно, что первый контакт такого рода все-таки был у этой девушки. Но вот то обстоятельство, что в последнее время наблюдается учащение похожих случаев, заставляет меня серьезно задуматься о куда большей опасности, таящейся в бюсте. Эх, нам бы выяснить, откуда, из каких каменоломен этот мрамор вышел?

О чем-то подобном я и сам уже догадывался, поэтому слушал разглагольствования своего старшего товарища очень внимательно. Но вот Синицын замолчал, и сразу стало тихо. В это время поезд резко тронулся. Оказывается, мы уже успели где-то остановиться. Увлеченные беседой, мы с лейтенантом того даже и не заметили. Кто-то быстро прошел вдоль нашего купе, царапнув по двери чемоданом. Потом из глубины вагона донесся приглушенный голос проводника. Шла проверка билетов. Минут через пять дверь в наше купе отъехала в сторону.

— Ваши билетики, пожалуйста! — глядя куда-то в конец вагона, потребовал проводник. И тут же окрикнул кого-то еще: — Здесь, гражданин, здесь ваше место! Я же вам сказал — в середине вагона!

— О, — заулыбался Синицын, — к нам сейчас кого-то подсадят.

Проверив билеты, проводник двинулся дальше. Дверь оставалась полуоткрытой. Но пока никто не изъявлял желания к нам присоединиться.

— Знаешь, о чем я сейчас подумал? — обратился ко мне Алексей. — Нам бы медиума сюда! Устроили бы прямо здесь, в купе, небольшой спиритический сеансик и выудили из нашего «дружка» все его секреты! Как мыслишь, Вячеслав?!

— Думаю, было бы круто! — разделил я его энтузиазм.

Дверь до упора отскочила в сторону, а на пороге возникла мужская фигура. Падающий из прохода свет мешал рассмотреть лицо вошедшего.

— Здрасьте, я — медиум! — раздался знакомый голос. — Медиума вызывали?!

Мы не верили своим глазам. Перед нами с улыбкой старого знакомого стоял Кацев Матвей Моисеевич.

— Чудеса, да и только! — обронил Алексей.

Кацев театрально поклонился и скромно присел на краешек нижней полки.

— Друзья мои, это просто необходимо отметить!

Он раскрыл свой старенький, но на вид все еще крепенький, чемоданчик и извлек оттуда завернутую в газету бутылку. За ней на откидной столик последовали две банки консервов, ломоть копченой оленины и баночка с домашней горчицей. Синицын развязал висевшую на крючке авоську и высыпал на разложенную бумагу успевшие остыть пирожки с печенью, которые мы купили на вокзале в Барнауле. Я сбегал за чаем, заказав сразу шесть стаканов. Кацев со знанием дела разлил по маленьким, на манер матрешек входящим друг в друга металлическим стаканчикам водку. Синицын предупредил меня:

— Только в виде исключения! Можешь выпить зараз, а можешь растягивать. Но больше не получишь, понял?

Я пожал плечами с таким безразличным видом, что даже сам себе поверил.

— За встречу! — произнес Кацев и запрокинул голову.

Когда мы немного перекусили, Матвей Моисеевич поинтересовался:

— Так зачем же вам медиум-то понадобился?

— Да это мы просто дурачились, — отмахнулся Алексей.

Кацев вдруг пристально посмотрел на лейтенанта и только потом произнес:

— Вы меня, Алексей, действительно так не уважаете?

Синицын чуть было не подавился пирожком.

— Ну зачем же вы так, Матвей Моисеевич? — сделал он большие глаза. — Мы здесь с Вячеславом распространялись на тему…

Однако Кацев не дал лейтенанту договорить.

— Ну-ка, покажите мне сейчас же вашего «дружка»! — потребовал он.

Их глаза встретились. Минуты две оба молчали. Потом Синицын поднялся и достал с багажной полки наш баул. А из него — завернутый в тряпицу бюст Ленина. Кацев вдруг резко отстранился.

— Ух ты, — прошептал он, — как разит!

Я незаметно принюхался. Но ничего не почувствовал. Горлышко бутылки было заткнутым, а выпить мы успели лишь по одной.

— Вы что-то чувствуете? — быстро переспросил Кацева Алексей.

— Еще бы! — выдавил из себя наш пожилой знакомый. — В этой вещице столько негатива… От иной шаманской могилки меньше разит.

Теперь уже Синицын смотрел на Кацева совершенно иными глазами.

— Да вы, Матвей Моисеевич, никак и вправду медиум, — протянул лейтенант.

По просьбе Кацева Синицын пока запрятал бюст назад, в сумку. А последнюю — в ящик под нижнюю полку. Они молча приняли еще грамм по пятьдесят, и лишь после этого разговор возобновился.

— Кому он принадлежал? — закусывая рыбой из банки, спросил Кацев.

— Толком не известно, — коротко ответил лейтенант.

— А из чего сделан?

— Из мрамора.

— Я и сам видел, что не из сыра, — скривился в усмешке тот. — Я имел в виду, известно ли его происхождение?

— К сожалению, нет.

— Могу предположить, что из какого-то надгробного камня, — вытер пальцы о газету медиум. — Если он с Алтая, то это вполне правдоподобно. У нас тоже встречаются мраморные надгробия со времен кочевых племен.

— То есть вы хотите сказать, что бюст может быть выточен из надгробного камня? — уточнил Синицын.

— А разве я этого не сказал? — откровенно удивился Кацев.

— Сказали, сказали, — успокоил его Алексей. — Но может быть, вам удастся выяснить и что-нибудь более точное?

— Доставай его сюда! — скомандовал Кацев лейтенанту, а мне: — Разливай!

Я так разволновался, что разлил и себе в стаканчик. Однако мой бдительный офицер вовремя предупредил мои противоречащие воинскому уставу действия и забрал у меня посуду. Расставив стаканы с чаем по краям стола и отодвинув еду к окошку, Кацев водрузил бюст Ленина в центре. Хлопнув водки, он протянул руки над мраморной лысиной Ильича и закрыл глаза. Мы с Синицыным превратились в слух и зрение. За окном мелькнул полустанок, другой. А в нашем купе ничего не происходило. Кацев мотнул головой и, снова открыв глаза, распорядился:

— Давай еще по одной!

Но в следующее мгновение он с ужасом в глазах отпрыгнул к двери. Я мгновенно перехватил его взгляд и посмотрел в окно. И почувствовал, как у меня защемило в груди. Из черноты окна на нас смотрело лицо Владимира Ильича Ленина. Во всяком случае, именно этот лик знаем мы с сохранившихся снимков вождя. Все это длилось секунд тридцать. А затем лицо пропало. И сразу же с разных сторон вагона до нас донесся женский, вперемешку с детским, визг. У меня в голове еще успела промелькнуть мысль, что, мол, надо же, уже так поздно, а не спим не только мы одни! Лейтенант Синицын выбежал из купе, и судя по всему, помчался проверять, видно ли что-нибудь подобное в противоположных окнах вагона. Совершенно не соображая зачем, я взял и задвинул холщовые занавески на нашем окне. Кацев сидел в углу, у входа, и вытирая пот со лба, громко отдувался. В это время захлопали дверями соседние с нашим купе. А проводник медленно перемещался по полусонному вагону и, борясь с зевотой, пытался успокаивать пассажиров. Он сам, видимо, не заметил ничего необычного. Вернулся Синицын. На его лице играла задорная улыбка. Он дружески хлопнул Кацева по плечу и захлопнул дверь со словами:

— Матвей Моисеевич, я вас уважаю!

— Мы что, уже столько выпили? — попытался отшутиться наш спутник.

— Предлагаю продолжить! — Глаза лейтенанта Синицына светились.

— Что-то мне не очень этого хочется, — признался Кацев.

— Да вы что, Матвей Моисеевич! — театрально возмутился Алексей. — Неужели вы добровольно отказываетесь от такого многообещающего эксперимента?