Прикрыв дверь и портьеру, Тугай работал в соседнем кабинете. По вспоротому портрету Александра I лезло, треща, пламя, и лысая голова коварно улыбалась в дыму. Встрепанные томы горели стоймя на столе, и тлело сукно. Поодаль в кресле сидел князь и смотрел. В глазах его теперь были слезы от дыму и веселая бешеная дума. Опять он пробормотал:

— Не вернется ничего. Все кончено. Лгать не к чему. Ну так унесем же с собой все это, мой дорогой Эртус.

...Князь медленно отступал из комнаты в комнату, и сероватые дымы лезли за ним, бальными огнями горел зал. На занавесах изнутри играли и ходуном ходили огненные тени.

В розовом шатре князь развинтил горелку лампы и вылил керосин в постель; пятно разошлось и закапало на ковер. Горелку Тугай швырнул на пятно. Сперва ничего не произошло: огонек сморщился и исчез, но потом он вдруг выскочил и, дыхнув, ударил вверх, так что Тугай еле отскочил. Полог занялся через минуту, и разом, ликующе, до последней пылинки, осветился шатер.

— Теперь надежно, — сказал Тугай и заторопился.

Он прошел боскетную, бильярдную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул на освещенной луной двери на восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму...

Впервые — Красный журнал для всех. 1924. № 2. С подписью: «М. Булгаков».

Печатается по тексту журнальной публикации.

Сочинение это вызывало и вызывает в настоящее время восторженные отклики писателей, критиков, читателей. Вот как характеризует это произведение известный литературовед В. В. Новиков: «„Ханский огонь" — наиболее булгаковская вещь. По жанру это скорее повесть, чем рассказ, — с острейшим занимательным сюжетом и с рельефно выписанными типами... Изобразительная сила его рассказа (в пластических деталях) равна бунинской... Может быть, это самый живописный из повествовательных рассказов Булгакова. И самый историчный. Весь его строй утверждает: логика истории имеет свои законы» (Новиков В. Б. Михаил Булгаков — художник. М., 1926. С. 36-38).

Есть несколько версий о возникновении замысла этого произведения, и каждая из них представляет интерес. Прежде всего было обращено внимание на воспоминания И. С. Овчинникова, сотрудника «Гудка», работавшего вместе с Булгаковым. Константин Симонов в свое время назвал воспоминания Овчинникова самыми живыми и содержательными. Мы приведем из этих воспоминаний отрывок, касающийся замысла «Ханского огня» и его осуществления:

«Сам довольно искушенный новеллист, В. П. Катаев, О'Генри наших писателей, как-то пожаловался:

— Пишут плохо, скучно, никакой выдумки. Прочитаешь два первых абзаца, а дальше можно не читать. Развязка разгадана. Рассказ просматривается насквозь до последней точки.

Задетый за живое, вдруг встревает другой наш новеллист — Булгаков:

— Клянусь и обещаюсь: напишу рассказ и завязку, так и не развяжете, пока не прочитаете последней строчки.

И написал! И, насколько помнится, даже напечатал. Название рассказа — „Антонов огонь". Вот его канва.

Деревня бунтует. Революция. Помещик бросил усадьбу и сбежал. Батраки, дворня, ставши хозяевами экономии, живут как умеют. Водовоз Архип растер сапогом ногу. Начинается гангрена — антонов огонь. Срочно надо ехать за врачом, а лошади нет. Общая растерянность, тревога. А ночью в усадьбе пожар. Тайно вернулся ее владелец — князь Антон и спалил постройки. По авторскому замыслу, пожар и был тот настоящий антонов огонь, который дал заголовок рассказу. Но раскрывается это действительно только в последнем абзаце.

Когда Михаил Афанасьевич читал вслух „Антонов огонь", мне вспомнился один давнишний наш с ним разговор.

Деревня еще бурлила. Крестьяне то подожгут помещичью усадьбу, то учинят расправу над самим помещиком.

Булгаков шутит:

— Ликуйте и радуйтесь! Это же ваш народ-богоносец! Это же ваши Платоны Каратаевы!

— Бывают фактики и обратного порядка, — перебил я как-то Булгакова и рассказал действительное происшествие, о котором целый год толковали в нашем уезде.

А получилось так. Один наш кулак-отрубщик собственноручно спалил свой хутор, зарезал пять племенных баранов и, пьяный, пришел с косой на конюшню резать сухожилия жеребцам-производителям. Тут голубчика и сцапали его же бывшие конюхи.

— Позвольте! Это же очень интересно! — оживился вдруг Михаил Афанасьевич, выслушав рассказ. — Так сам и спалил? Ей-Богу? Это же надо обмозговать!

Почти уверен, что князь-поджигатель как литературный образ впервые возник перед Булгаковым в эту именно минуту» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 140-141).

Многие исследователи связывают замысел сочинения с личностью князя Ф. Юсупова и с его имением Архангельское под Москвой. Некоторые приметы этой усадьбы и дворца действительно можно найти в рассказе.

Можно было бы привести и другие интересные свидетельства, связанные с созданием рассказа «Ханский огонь». Но необходимо отметить и другое обстоятельство: все эти внешние факты интересовали Булгакова не только с точки зрения формы произведения, но прежде всего для решения глубокой содержательной проблемы: возможно ли возвращение в Россию владельцев собственности? Иными словами: возможна ли реставрация прежней власти? И в связи с этим писатель, очевидно, с огромным интересом прочитал следующий отрывок из книги И. М. Василевского (He-Буквы) «Белые мемуары» (Пг.; М., 1923. С. 9): «Все газеты обошло опубликованное Л. Сосновским письмо, с каким этот князь (речь идет о князе Голицыне. — В. Л.) обратился к мужикам, живущим в его бывшем имении в Калужской губернии: „Грабьте, подлецы, все мое добро, грабьте. Только липовой аллеи не трогайте, которая моими предками посажена. На этих липах я вас, мерзавцев, вешать буду, когда вскоре в Россию вернусь"».

Видимо, для Булгакова в те «колеблющиеся» годы вопрос о ближайшем будущем России еще был открытым.