ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:[1]

Театральный сторож |

Суфлер } лица из интродукции.

Писец |

Джон Литлуит, стряпчий.

Ребби Бизи, по имени Ревнитель, член Бенберийского братства, претендент на руку вдовы Пюркрафт.

Уинуайф, молодой дворянин, его соперник.

Том Куорлос, приятель Уинуайфа, игрок.

Варфоломей Коукс, молодой дворянин из Хэрроу.

Хемфри Уосп (Нампс), его дядька.

Адам Оверду, судья.

Ленторн Лезерхед, продавец безделушек.

Иезекииль Эджуорт, вор-карманник.

Найтингейл, певец.

Мункаф, мальчишка-шинкарь, слуга Урсулы.

Деньел Джордан Нокем, барышник с улицы Тернбул.

Велентайн Каттинг, буян и забияка.

Капитан Уит, сводник. Требл-Ол, сумасшедший.

Брисл |

Xеггиз } полицейские.

Поучер |

Филчер |

} служители кукольного театра.

Шаркауэл |

Соломон, слуга Литлуита.

Нортерн, суконщик.

Паппи, борец.

Миссис Уин Литлуит, жена Литлуита.

Вдова Пюркрафт, ее мать.

Миссис Оверду, жена судьи Оверду.

Грейс Уэлборн, молодая девушка, находящаяся под опекой судьи Оверду, невеста Коукса.

Джоан Треш, торговка пряниками.

Урсула, торговка свининой на ярмарке.

Алиса, гулящая девица.

Торговец фруктами, крысолов, мозольный оператор, сторожа, носильщики, марионетки, прохожие, мальчишки, толпа и т. п.

Действие происходит в Лондоне.

Авансцена

Входит театральный сторож.

Театральный сторож. Еще немножко терпения, джентльмены. Они сию минуту придут. У того, кто должен начинать, у мистера Литлуита, стряпчего, спустилась петля на черном шелковом чулке; но вы и до двадцати сосчитать не успеете, как все будет в порядке. Он изображает одного из столпов архиепископского суда. Это превосходная роль. Ну, а вся пьеса в целом, коли говорить правду, только не услышал бы автор или его подручный мистер Брум,[2] за занавесом, пьеса, кажется, самая настоящая дребедень, как говорится на простом английском языке. Когда вам тут ярмарку покажут, так вы не сможете даже определить, где это все происходит - в Виргинии[3] или в Смитфилде.[4] Автор не сумел изобразить характеры, он их не знает. С варфоломеевскими птичками он никогда не якшался. Он не вывел ни меченосцев, ни щитоносцев, ни Маленького Деви,[5] собиравшего в мое время пошлину со сводников, нет у него и добросердечного лекаря, на случай если у кого-нибудь в пьесе зубы заболят, ни фокусника с хорошо обученной обезьянкой, которая, гуляя на цепочке, умеет изобразить и короля английского, и принца Уэльского, а как сядет на задик изображает папу римского и короля Испании. Ничего этого в пьесе нет! Даже нет того, чтобы разносчик, торговец игрушками, ночью вырезал дыру в палатке и залез к своей соседке поживиться. Ничегошеньки! Нет, вот я знаю писателя, который, кабы его допустить к этой теме, устроил бы вам на сцене такую кутерьму, что вы подумали бы, будто на ярмарке землетрясение! Но у наших господ сочинителей есть свое собственное направление, дурацкое направление. Никаких советов слушать не хотят. А этот, спасибо ему за науку, несколько раз отдубасил меня в своей уборной только за то, что я предлагал поделиться с ним моим опытом. Ну вот, скажите по совести, джентльмены, ну разве я не прав? Ну разве не стоило бы разукрасить сцену попышнее? Ну и показать, конечно, блудницу в обществе остроумных господ из юридических корпораций? Что вы скажете о таком представлении, а? Так он ведь и слушать об этом не хочет! Я, по его мнению, осел! Это я-то! Да ведь я, благодарение богу, служил при театре еще во времена Тарлтона[6]. Эх, кабы этот человек дожил до того, чтобы играть в "Варфоломеевской ярмарке", посмотрели бы вы, как бы он вышел на сцену и принялся увеселять публику, как бы плут Адамc[7] увивался вокруг него, растрясая своих блох почем зря. А потом, как водится, явилась бы стража и уволокла бы их обоих, болтая чепуху, как это в пьесах полагается.

Входят суфлер и писец.

Суфлер. Ну? Что ты тут разболтался? А? Ровню 1 себе нашел, что ли? Ишь, как ты свободно держишься! Что случилось, скажи пожалуйста?

Театральный сторож. Да только то, что эти умники из партера спрашивали мое мнение.

Суфлер. Твое мнение, бездельник? О чем? О том, как подметать сцену и подбирать гнилые яблоки для медведей?[8] Пошел прочь, плут! Нечего сказать! До хорошего состояния дошли эти театры, если подобные вылезают со своими суждениями!

Театральный сторож уходит.

А вообще-то говоря, почему бы ему и не иметь суждения? Ведь автор писал как раз для людей его кругозора, в уровень понимания его сотоварищей по партеру. Джентльмены! (Выступая вперед.) Я и вот этот писец посланы сюда к вам не из-за отсутствия пролога, а потому, что мы предпочли сочинить новый и сейчас намерены огласить в некотором роде договор, наспех составленный между вами и автором. Просим вас все это выслушать, а то, что вам покажется разумным, даже одобрить. Сейчас будет вам показана и пьеса. Ну-ка, писец, читай договор, а мне дай копию.

Писец. Пункты договора, заключенного между зрителями или слушателями театра "Надежда", что на берегу Темзы в графстве Серри, с одной стороны, и автором пьесы "Варфоломеевская ярмарка", поставленной в том же театре и в том же месте, с другой. Октября 31 дня 1614 года, в двенадцатый год правления нашего повелителя Иакова, защитника веры, короля Англии, Франции, Ирландии, а в Шотландии - в год его же правления сорок седьмой.

Во-первых, принято и решено между обеими вышеупомянутыми сторонами, что вышеозначенные зрители и слушатели, как любопытствующие, так и завидующие, как одобряющие, так и осуждающие, и все посетители партера, способные к основательным и просвещенным суждениям, заключили сей договор и согласились оставаться на тех местах, которые предоставлены им за плату или из любезности, и оставаться на оных местах терпеливо в продолжение Двух часов с половиной, а может быть, и несколько более, в течение какового времени автор обещает изобразить перед ними, с нашей помощью, новую, весьма приличную пьесу, называемую "Варфоломеевская ярмарка", веселую, шумную, забавную, рассчитанную на то, чтобы всем понравиться и никого не обидеть, при условии, конечно, если зрители будут достаточно умны и честны, чтобы быть о себе правильного мнения.

Далее, в договоре значится, что каждому предоставляется свобода суждения и выражения своего одобрения или осуждения, ибо автор с этого момента отходит в сторону, и каждый получает законное право вынести свой приговор на все шесть или двенадцать, или восемнадцать пенсов, или на два шиллинга, или на полкроны,[9] словом, в зависимости от того, сколько уплачено за место, лишь бы только это место не было лучше, чем тот, кто его занимает. А ежели кто уплатит за полдюжины мест, то ему предоставляется право вынести суждение за шестерых, лишь бы эти шестеро молчали. Словом, получается совсем так, как в лотерее. Ну, а если кто, заплатив шесть пенсов, критиковать вздумает на целую крону, то подобный поступок будет признан бесчестным и бессовестным.

Далее, принято, что каждый здесь присутствующий произнесет свое собственное мнение и не будет произносить суждения из подражания или из доверия к чужому голосу и выражению лица соседа, будь он даже семи пядей во лбу; кроме того, каждый должен быть столь крепок и стоек в своем суждении, что уж ежели он кого-нибудь хвалит или порицает сегодня, то будет также порицать и хвалить и завтра, и послезавтра, и на следующей неделе, ежели понадобится, и не даст сбить себя с толку кому-нибудь из привыкших ежедневно обсуждать пьесы. Изъятия не будет даже для тех, кто клянется, что "Иеронимо"[10] и "Андроник"[11] лучшие в мире пьесы, доказывая этим устойчивость своих суждений, оставшихся за двадцать пять или тридцать лет неизменными. Пусть это невежество, но это добродетельное и почтенное невежество, а известно, что лучшая вещь на свете, после истины, это - укоренившееся заблуждение. Автор знает, где такого рода публика водится.