Михалыч взял два молотка и принялся часто-часто колотить по капоту. Капот гремел, железо гнулось, а краска осыпалась.

– Ты что же делаешь, Михалыч? – спросил я непослушными губами. -

Разве так ремонтируют? Ты же только машину портишь!

Михалыч оскалился и забарабанил с новой силой.

Я хотел оттолкнуть его, и рука, кое-как протырившись между завесами отлетающего сна к яростному дребезгу телефона, схватила трубку.

– Алло!

– Идущие на смерть приветствуют тебя, – торжественно сообщил

Кастаки.

Я перевел дух. Потом сказал, глядя на часы:

– Жалко, вас раньше не укокошило.

– А что такое? Девятый час, голуба. Другие уже труждаются. Тебе письмо пришло.

– В такую рань? – безрадостно спросил я.

– Вот тебе раз! Можно подумать, я навязываю свои услуги!.. Если бы у меня самого не было постоянного адреса, я бы вел себя скромнее. И снисходительно относился к тем мелким неудобствам, что доставляют мне верные друзья. Которые, между прочим, находят время получать мои письма на свой адрес. А также должны озабочиваться моим о них уведомлением!

Я прямо-таки видел его ликующую рожу: руку бы дал на отсечение, что он сидит, развалясь, за накрытым утренним столом перед недопитой чашкой кофе.

– Озабачиваться, – буркнул я.

– Это если бы от слова “бачить”! – снова возликовал Шура, смеясь, будто гавкая. – А поскольку мы, я надеюсь, говорим по-русски, то есть на языке “Капитанской дочки” и “Героя нашего времени”…

– Ну все, все. Спасибо.

– Из “спасибо” шубы не сошьешь, – вздохнул он. – Так что, заедешь?

Я посоображал.

– Сегодня – точно нет. Завтра?.. не знаю… Как-нибудь заскочу.

Знаешь, прочти, пожалуй. Может, что срочное. Откуда письмо-то?

– Известно, откуда. С родины героя, – ответил Кастаки, хрустя конвертом. – Ну что, слушаешь?

– Слушаю.

– Грамотно читать или как написано?

– Как-нибудь уже читай, а!

– Значит, так… – сказал он как ни в чем не бывало. – Начинаю.

“Сереженька, дорогой, здравствуй! Как ты там живешь? У нас все хорошо. Еще раз тебя прошу, не звони так часто. Только деньги на ветер бросать. Все равно по телефону ничего толком не скажешь.

Лучше выбери часок, сядь и напиши все как следует. И не говори мне, ну какой из меня писатель. Знаешь, как приятно нам письмо от тебя получить. А то все телефон да телефон. Что по нему скажешь? С пятого на десятое. Я вот лучше сяду да напишу все как следует…”

Все у них всегда в порядке, подумал я, прижимая к уху мембрану.

Что бы ни происходило в граде и мире – у них все всегда в порядке.

– “Осень на удивление теплая, газ идет без перебоев, свет тоже редко отключают. Совсем не как в прошлом году. Я тебе не говорила, а прошлой зимой три недели не было ни света, ни газа.

Чуть не замерзли. Очень было смешно. Я как-то с утра начала на балконе возиться с дровишками. Приготовила кое-как еду, все кастрюльки закоптила. Потом нагрела воды, перемыла, копоть отчистила. А стала под дверью подметать, Мишка Ибрагимов идет по лестнице. Я говорю, когда уже газ дадут, сил нет. А он говорит, вы чего, тетя Наташа, со вчерашнего вечера пустили. Я чуть в обморок не упала. А теперь все в порядке…”

Закрыв глаза, я слушал хрипловатый Шурин голос.

– “За нас не волнуйся, у нас все хорошо. Ты ведь знаешь, в газетах такого понапишут, а ничего страшного-то и нет. То, что ты говоришь – мятеж, так это какие-то дурачки пошумели, и все кончилось. Говорят, что постреляли немного за девятой автобазой, где поворот на хазэ, но мы там не бываем, ничего, слава богу, не видели и не слышали. Транспорт уже ходит, и все в порядке…” А что такое хазэ? – спросил Кастаки голосом собеседника, а не чтеца.

В порядке. Все всегда в порядке. Вот так.

– Хлопкозавод.

– Ага. Ясно. Далее… “Транспорт уже ходит, и все в порядке. Про съемную квартиру отец сказал, чтобы ты не выдумывал. Не поедем мы в съемную квартиру. Мы тут, слава богу, замечательно живем, чтобы на старости лет мотаться по съемным квартирам. Зачем нам это. Живи себе спокойно, о нас не думай, у нас все хорошо, все есть, ни в чем не нуждаемся. Так что выкинь из головы. Если будешь посылать продукты, обязательно положи хотя бы бутылочку растительного масла. Куда эти черти запротырили все, ума не приложу, масла днем с огнем не сыскать, а только в коммерческих за доллары. А так все есть. Лето было изобильное, помидоры – шесть, огурцы – четыре. Корзинцевы уезжают в город Изборск, это под Псков, там их Светка, ты ее не помнишь, купила полдома каких-то развалюшных. Я думаю, вот была им охота туда тащиться.

От добра добра не ищут. Жили бы себе и жили. Помнишь ли ты сестру Насти Кречетовой, Катю, прихрамывает. Настя-то давно уехала, а Катя живет с матерью возле горсада в доме химиков.

Нашли покупателей на квартиру и продали. Очень удачно – их покупатели деньги прямо Насте отправили, в Минск. Потому что здесь страшно деньги получать, ты знаешь. Скоро уедут. Зачем им это нужно, не знаю…”

Я слушал Шурин голос, а видел не Шуру Кастаки… и даже не округлые буквы маминого почерка… я видел лица, лица…

– “Что-то давно ничего не слышно от Павла. Болит у меня за него душа. Как он там теперь один управляется? Аня все же какая-никакая была, а жена, царство ей небесное. Вика, по-моему, совсем бестолковая, и ему от нее никакой помощи, только морока.

Надеюсь, она где-нибудь учится или работает. Ты ему позвони, здоров ли. Что-то у меня душа болит за него. Надеюсь, он исправно отдает тебе деньги. Ты ему напоминай, а то ведь знаешь как. Своя ноша не тянет, а чужая тем более. Я все время думаю, что не нужно было тебе этого делать. У тебя своя жизнь, у него своя. Очень мне его жалко, но кто же виноват, что так получилось. Ничего страшного. Отсидел бы пару лет и вышел. Не он первый, не он последний. В конце концов, мог бы и у кого-то другого эти деньги взять. Как будто у тебя денег куры не клюют.

Целуем тебя крепко. Не звони часто. До свидания”.

Кастаки замолчал и снова принялся шуршать бумагой.

– Все?

– Все, – вздохнул он. – До последней буковки.

– Спасибо.

– Не за что… Ладно. – Шурин голос вдруг погрустнел. – Давай.

На службу опаздываю. Достала эта служба. Надо бы выпить, а?

– Что значит – достала? Ты это брось. Нужды стариков и младенцев – превыше всего.

Кастаки выругался.

– Подумаешь, у меня тоже дел невпроворот, – сказал я. – Не огорчайся. Будет повод – выпьем. Давай…

Я положил трубку и потер лицо ладонями. Павел, Павел… да, действительно. Дня три назад… нет, больше недели прошло… в прошлый вторник, что ли? Снова звонил – и опять никого.

В коридоре стояла успокоительная тишина.

Ночью я пробирался к своей комнате на цыпочках. Моя осторожность пропала зря – судя по всему, Анны Ильиничны не было.

Бедная старушка. Ничто меня не может так порадовать, как ее отсутствие.

Застилая постель, я размышлял о том, что Анна Ильинична сама виновата. Втемяшилось ей, что перед тем, как сдавать мне комнату, соседи должны были спросить у нее разрешения. Не знаю… Кой толк спрашивать у нее разрешения, если большую часть времени она живет у дочери. И только когда они там уже готовы друг другу в суп стекла накрошить, эвакуируется сюда. И внучка с собой привозит. Полагаю, дочь хочет иметь личную жизнь. А мальчик мешает. Симпатичный такой паренек лет примерно четырех.

Этакий бутуз. Деструктивист этакий. Кокнул мою любимую голубую чашку. “Севгей! – кричит. – Севёжа!..”

Ладно. Какая позиция является лучшей, чтобы начать день? Вот именно: руки перед собой, ноги – на ширине плеч… Сто лет назад учитель физкультуры, дав эту команду, хмуро сказал, глядя на мои кеды: “Капырин, если б у тебя были такие плечи, ты бы уже в олимпийском резерве людям нервы мотал. Ну что ты растопырился?”