– повторяла она, не сообщая, впрочем, где обрела эту рентгеноскопическую способность. – Их нужно держать на коротком поводке! О, imagine, Сережа! Вы как интеллигентный человек…”

До следующего показа было минут сорок, и все эти сорок минут она усиливала мою головную боль тем, что на разные лады уличала

Николая Васильевича в разных сортах низости. “А шкафчик! – восклицала она. – Вы видели, как он разглядывал мой шкафчик?! Он что же думает, я ему оставлю шкафчик?!” И опять хохотала, и касалась толстыми пальцами желтых висков, и поводила широко раскрытыми выцветшими глазами.

– Это такой уровень! Такой уровень! – толковала теперь она, снова принимаясь бездумно звенеть ключами от тайн. – Ах, мы уже стали забывать, а ведь там было все самое лучшее, да, да! Ведь важен круг, круг! И что касается преподавателей, что касается учителей! Да, да! Все самое лучшее!.. Поэтому вы понимаете, что я была им нужна как воздух – просто как воздух! И это было так… что, Адичка?

Аркадий Семенович поднес сухой кулак ко рту и покашлял.

– Я согласен, – проговорил Николай Васильевич, стоя в дверях и вытирая потную лысину красным платком.

Он жалко улыбнулся.

– О-о-о? – протянула Елена Наумовна, одобрительно его рассматривая. – Да вы бы сняли пальто!

– Что пальто, что пальто, – пробормотал он. – Разве дело в пальто?

Я посмотрел на Константина.

– Согласны? – переспросил Константин. – Ну что ж… Квартирка-то неплохая, Николай Васильевич.

– Да, да… Я согласен, – пробормотал Николай Васильевич, потерянно кивая. – Что делать, что делать!.. Комнатки-то маленькие… шестнадцать, семнадцать… что это такое! – И он горестно поджал губы.

– Ну, тут уж ничего не поделать, – развел руками Константин. -

Да не намного меньше ваших.

– Очень, очень теплая квартира! – воскликнула вдруг Елена

Наумовна и, похоже, простив ему коммунистическое прошлое, увлекла его к батарее: – Вы пощупайте! Очень тепло! И ведь ни одно окно не заклеено! Ни одно!

– Да ладно, – отмахнулся Николай Васильевич. – Конечно, да… вижу. Только вот мне бы…

– А тихо как! тихо!.. – перебила его Елена Наумовна.

– Мне бы вот что… я ведь… – тянул Николай Васильевич. – Я-то сам ладно…

– Ну что же, господа… – сказал Константин, уже не слушая.

По-видимому, он уловил главное: согласен! Посмотрел на меня и вдруг хитро улыбнулся: – Задаток?

– Конечно, – сказал я, безразлично пожав плечами.

И, не удержавшись, добавил:

– Еще бы!..

Чертыхаясь, я снова объехал вокруг поломанной ограды детского садика. Попробуем сначала. От печки. Значит, улица Техническая, дом четырнадцать. Двенадцатый есть – вот он. Шестнадцатого два корпуса тоже наличествуют – вон они. А четырнадцатый – как корова языком слизнула. Двинулся направо – уже вопреки здравому смыслу. Дорожка миновала гаражи и уперлась, как я и предполагал, в грязный бетонный забор. За ним громоздились темные корпуса какого-то завода.

Ну и местечко!

Делать было нечего – сдал назад, выехал к свалке, вернулся к шестнадцатому. Безо всякой надежды на успех стал пробираться проездом вдоль забора теплостанции, из трубы которой валил серый дым. Обогнул ее кирпичную коробку – и обнаружил наконец еще одну пятиэтажку.

Я попал в большую пробку на Дмитровке, опаздывал больше чем на полчаса, и шансы, что Нина Михайловна меня все-таки дождется, были очень невелики – тем более, что она ни разу меня не видела и ничем не была мне обязана.

Нина Михайловна возникла накануне. Она позвонила вечером, представилась и сообщила, что обратиться ко мне ей посоветовали

Кондрашовы. Только сейчас, подруливая к подъезду, я вспомнил, кто это такие. Одна милая семейка. Года два назад я развозил их из трешки на Красносельской. К тому времени они уже были готовы порубить друг друга топорами, поэтому не особенно упирались, и дело сделалось быстро – месяца за два. А теперь вот от них Нина

Михайловна… Так всегда. Бабка за дедку, дедка за репку… Нина

Михайловна желала продать квартиру. Деньги, как водится, нужны ей были срочно. Это она мне сообщила по телефону. Что же касается, как она выразилась, деталей – а на мой взгляд, именно сути дела, – то о них она почему-то была согласна говорить исключительно при личной встрече, – должно быть, опасалась козней спецслужб или криминальных структур. Значит, тащись за тридевять земель лишь для того, например, чтобы убедиться, что ее поганую квартирку по тем или иным причинам продать нельзя…

Однако я не стал спорить: чертыхнулся про себя, а вслух сказал, что она совершенно права, и нечто еще в том же духе – мол, удовольствие иметь дело со здравомыслящей женщиной ни с чем не сравнимо. Но этой фразы она, кажется, просто не поняла.

Я поднялся на пятый этаж, позвонил, и дверь открылась сразу же – так, словно Нина Михайловна стояла за ней, прижав ухо к филенке и прислушиваясь.

– Сергей? – спросила она, отступая на шаг. – Заходите.

Ей было лет сорок пять. Или около того. Впрочем, я ни копейкой бы в этом не поручился, потому что современные средства косметики позволяют сбить с толку кого угодно, а она их использовала в полной мере.

– Извините, – сказал я, глядя в ее очень аккуратное симметричное лицо с маленькими и сильно подведенными глазами. Если Нина

Михайловна и владела возможностями мимики, то никак этого не показывала – лицо было неподвижным; может быть, она боялась, невзначай улыбнувшись, обрушить на пол всю свою штукатурку.

Довольно длинные черные волосы были стянуты на затылке тугим узлом, и белый, сильно напудренный лоб был от этого неестественно гладким. – Опоздал. Насилу нашел. Местечко тут у вас…

Она безразлично пожала плечами под цветастым шерстяным платком.

Но глаза смотрели настороженно. Даже испуганно. Понятное дело.

Ведь она ступила на путь торговли недвижимостью. А на этом пути человека поджидает немало опасностей. Например, захочешь купить квартиру, подсунут паленую – либо из армии в нее вот-вот кто-нибудь заявится, либо из дурдома. Захочешь продать – тоже не сахар: денег жулики не дадут, а квартирки как не бывало… таскайся потом по судам да комиссиям!.. В общем-то, правильно гражданка боится. Зря только она думает, будто ей страшнее всех.

Слышала звон, да не знает, где он… А вот рассказать бы ей, как мне самому бывает боязно!..

– Ну-с, – весело произнес я, потирая руки жестом доброго педиатра. – Показывайте ваши хоромы, Нина Михайловна.

– Вот, – отрывисто сказала Нина Михайловна, останавливаясь у стола. Ее лицо немного ожило: на нем появилось такое выражение

(к счастью, давно мне знакомое и уже не способное ни удивить, ни обидеть), будто она отчетливо понимала, что я пришел сюда ее обмануть, и была решительно настроена не допустить этого. -

Смотрите. Пожалуйста. Я вам ничего не обещаю. Я обязательствами себя связывать не хочу. – Она подняла ладонь и решительно ею помотала справа налево, как если бы навсегда прощалась со мной или останавливала поезд, чтобы не допустить крушения. – Мне деньги нужны срочно. Но меньше чем на тридцать я не согласна! Я цены знаю! Мне – тридцать, а сами можете хоть за сорок продавать! – Она вздернула подбородок и добавила язвительно: – Я понимаю: за просто так ничего не бывает.

Я вспомнил Константина и хотел спросить: “А сыр?” Но вовремя прикусил язык. Что скажешь? Глупость принимает самые неожиданные формы. Однако та, что я наблюдал сейчас, была совершенно заурядной. Я не собирался спорить. Ни к чему было и учить кого бы то ни было вежливости. Поэтому я только засмеялся и поднял обе руки жестом безоговорочно сдающегося.

– Подождите, Нина Михайловна, подождите! Давайте хоть взглянем для начала!

– Да пожалуйста, – холодно ответила она. – Ведь для того и приехали.

И отвернулась к окну.

– Кто-нибудь прописан? – спросил я, осматриваясь.

Как-то раз я вошел вот так же по делу в чужую квартиру и, оказавшись в пустой и жаркой кухне, увидел на голом полу двух годовалых детей, деятельно пытавшихся отобрать у двух добродушных собак две большие обглоданные кости. Стена возле черной плиты была выкрашена в необычный цвет – она казалась переливчатой, пятнистой и как будто лакированной. Подойдя ближе, я понял, что это тараканы.