Это стало особенно зримо, когда в конце месяца Давид получил зарплату, расписавшись за нее в ведомости. Почти тысячу(!) рублей чистыми. Такие деньги он мог бы делать, разве что уйдя в борзые кооператоры, — на пирожках или майках, но там еще и рэкету отдай, а здесь все культурно, спокойно, под надежной, почти государственной опекой.

В общем, выживание шло полным ходом. Лозунг, брошенный Вергилием Настом, по существу, сиял и на знамени Ромуальда Коровина, и это создавало впечатление масштабности, победоносности самой идеи спасения мира, вселяло надежду и подпитывало неугасающий энтузиазм Давида. Ради Гели и ГСМ он теперь действительно готов был заниматься чем угодно. И занимался: выбивал мебель и оргтехнику для офиса; открывал рублевые и валютные счета в банках; регистрировал печать — в РУВД, товарный знак — в Патентном институте, а разрешение на издательскую деятельность — в Госкомпечати; возил на подпись бесконечные бумаги в райком, райисполком и даже в Моссовет. На сон и еду времени оставалось негусто, вечера проходили в непрерывных телефонных созвонках, но и это не раздражало — наоборот, нравилось.

И вот теперь Геля пригласил к себе.

— Приезжай, — сказал, — часикам к девяти. Поговорим о важном.

И объяснил, как идти от метро.

«Москвич», точно назло, был у Давида опять в полуразобранном состоянии, но какое, к черту, метро! Он взял тачку — фигли-мигли с такой-то зарплатой! У «Щербаковской» попросил тормознуть, там ларьки неплохие, и купил за сумасшедшие деньги бутылку настоящего итальянского сухого и пачку «Салема», а потом, совершенно не торопясь отпускать водителя, несколько раз выходил из машины, чтобы разобраться, к тому ли дому подрулили.

Геля жил на Звездном бульваре. И это было символично. На шестнадцатом этаже — тоже символично: поближе к звездам. С балкона, куда они то и дело выходили покурить, открывался роскошный, почти космический вид на Москву с ирреально красивой, подсвеченной в ночи Останкинской телебашней в центре пейзажа. Непривычно огромная, близкая, вся в красных точках неоновых огоньков — не башня, а прямо ракета на старте. Дух захватывало.

Геля встретил Давида как родного. Жена его, маленькая изящная брюнетка, оказалась очень милой и приветливой женщиной. Двое сыновей, Толик, четырнадцати лет, с джойстиком компьютерной игры в руках и восьмилетний Миша с хомяком по кличке Чудик, вежливо поздоровавшись, удалились в дебри большой квартиры. А еще Давида встретили книги, великое множество книг, уже давно не умещавшихся ни в какие полки и шкафы.

В гостиной поразил воображение гигантский «Сони Супертринитрон», по тем временам настоящая экзотика. Давид не удержался, полюбопытствовал:

— Сколько?

Геля стыдливо улыбнулся и сказал шепотом:

— Двадцать.

Грех, мол, такие деньги на себя тратить, но, с другой стороны, куда ж их девать?

Давид прикинул, что ему еще рановато о таком телевизоре мечтать, но если учесть, как он рванул со старта… Чем черт не шутит, через годок-другой…

— Ну вот скажи, как тебе вообще наша Группа? — начал Геля свой разговор о важном, при этом неторопливо, основательно, с уважением размещая в мягком глубоком кресле собственное грузное тело.

— Вообще — здорово, — честно признался Давид.

Я и не ожидал, что так приятно будет работать. (На самом деле ожидал, ну да ладно, фраза все равно искренняя получилась.)

Геля, довольный, улыбался.

— Лично я всегда мечтал создать коллектив единомышленников, которым приятно работать друг с другом, и чтобы одновременно была возможность всем хорошие деньги платить.

— Тебе это удалось, Геля. Правда. (Вообще разговор совершенно кретинический, но вот диво — он их обоих устраивает!)

— Ну скажи, ведь действительно получилась организация нового типа. Да?

— Конечно, Геля. Мне кажется, по этому поводу стоит… Извини, я чуть не забыл.

Давид метнулся к своей сумке, выудил красивую длинную бутыль.

— А давай без этого, — со странным выражением попросил Геля.

— Почему? — простодушно поинтересовался Давид.

И Геля стал разливаться:

— Ну понимаешь, еще рано. У нас ведь сейчас самая работа. Обедаем ночью, спать некогда. Я читать перестал, пишу одни договора, сметы, калькуляции. Отдохнуть мечтаю, но нельзя. Сейчас — нельзя. Бешеный ритм. А алкоголь расслабляет. Выбивает из работы сразу. Понимаешь? Вот закончим важный этап (я даже сейчас объясню, какой) и тогда — конечно, тогда обязательно. Устроим праздник. А сейчас — не. Ладно? Сейчас не надо.

— Господи! — выдохнул Давид. — Да разумеется. Это я так. Конечно, ты прав. Работа есть работа. Я тоже когда пишу, ни грамма, ни капли. Конечно, ты прав, — повторял он уже из прихожей, убирая пузырь обратно.

«Идиот! — подумалось вдруг. — Кто ж так делает? Надо было на столе оставить».

Но извлекать бутылку второй раз было бы уже слишком, и, чтобы замять возникшую неловкость, Давид очень кстати вспомнил про толстый журнал со своей самой главной статьей, который принес сегодня, чтобы подписать Вергилию на память. В ответ Геля оставил ему автограф на своей книжке. Оказывается, это Наст под псевдонимом В. Сугробов писал увлекательные футурологические фантазии. Давиду они пару раз попадались — по транспорту, по связи, а эта, новая, называлась «Архитектура двадцать первого века».

Давид написал: «Вергилию Насту от автора — с надеждой в самом ближайшем будущем тоже подарить свою книгу». Этакий тонкий намек, мол, помоги издаться. Геля выдал формулировку более обтекаемую: «Давиду дружески и с обоюдными надеждами». Слово «надежда» трогательно совпало в обеих надписях, в общем, это была идиллическая сцена, оставалось только прослезиться. И чтобы сменить тему, Давид спросил:

— А ты Игоря Бергмана знаешь?

— Лично — нет, а так — разумеется. Очень уважаю этого человека. Говорят, он собрался уезжать.

— Да, — подтвердил Давид. — Но самое удивительное, что он тоже Посвященный.

Геля как будто вздрогнул (а может показалось), во всяком случае, смотрел он на Давида странно.

— Нет, правда, — словно начал оправдываться Давид. — Ведь я-то с ним хорошо знаком.