– Когда мне будет пора, – спокойно возразил он, – я дам вам знать. Сядьте и допейте ваше вино. Или вы хотите еще чего-нибудь?

– О, нет, – поспешно ответила Керри, – все прекрасно.

Она снова села и отпила из своей рюмки, но вино попало ей не в то горло. Задыхаясь, со слезами на глазах, она стала искать платок, не нашла и приняла кусок крахмального белого полотна из той же руки, что уже приходила ей на помощь раньше.

– Я совсем не имел в виду, – терпеливо заметил Максвелл, – что вы должны проглотить все сразу. Они закрываются минут через пять.

Керри вытерла глаза, увидела следы туши на недавно еще безупречной белизне платка и сделала попытку говорить нормальным голосом.

– Я отдам его в стирку и пришлю вам. – Она храбро взглянула на него. – Вы, наверное, считаете меня полной дурой. Я…

– Извинитесь еще раз, – сказал он спокойно, – и я вам всыплю как следует. Платок оставьте. У меня еще найдется. – Он снова протянул руку, на этот раз – чтобы взять ее рюмку, в которой оставалось с четверть содержимого, и поставить ее рядом со своей, пустой, снова достал портсигар и закурил. Керри, не отрываясь, следила за движениями его загорелых, тонких, но сильных пальцев.

– Расскажите мне о себе, – сказал он вдруг. – Вы давно на сцене?

– Пять лет, – ответила она. – Включая театральную школу, разумеется. – Его интерес побудил ее продолжать: – У меня как раз кончился полуторагодовой контракт, когда мне предложили эту роль на телевидении. Иногда я думаю, лучше бы мне было оставаться в Бретфорде.

– Так вы были в Бретфорде? И что там делали?

– Поначалу все, что попало. Только в последние месяцы я стала получать настоящие роли. – Она взглянула на него. – Вы тоже там играли, да?

– Да. – Между темных бровей появилась и тут же исчезла маленькая морщинка. – Очень давно.

Двенадцать лет назад, подумала Керри. Но в свои тридцать четыре он так многого достиг! Четыре года назад его исполнение роли Гамлета было признано одной из лучших интерпретаций века. А с тех пор он с еще большим успехом снялся в двух фильмах и участвовал в постановках, сделавших шестидесятые годы памятником в истории театра. Антоний будет его новой ролью и, несомненно, одной из наиболее сложных в его творчестве. В финансовом отношении такого рода постановка мало что ему давала. Шекспир редко приносит доходы в Вест-Энде, вот отчего на роль Хармианы пригласили пробоваться неизвестных актрис, готовых довольствоваться малой долей того гонорара, какой пришлось бы заплатить знаменитости.

– А ваши родители? – спросил Максвелл, отвлекая девушку от этих мыслей. – Им известно, как вам жилось последние месяцы?

– Мои родители умерли, когда мне было семь лет, – сказала она. – До шестнадцати меня воспитывали тетя и дядя.

– А что случилось потом?

– Тетя Алиса умерла. – Голос ее звучал вяло. – Дядя Джон через год женился снова. Я… я просто не прижилась у них.

– Вот тогда-то вы и решили стать актрисой.

– У меня всегда была к этому склонность. А когда дядя Джон предложил мне деньги на учебу в театральной школе, то такая возможность показалась просто идеальной.

– Для всех заинтересованных сторон, – сухо заметил Райан. – Где живет ваш дядя?

– В Австралии. Он уехал туда с новой женой пару лет назад.

– И все связи оборвались. – Это был не вопрос, а утверждение, и Керри, как обычно, встала на защиту родственников.

– Ничего подобного. Мы переписываемся, и они всегда присылают мне подарки на день рождения и Рождество.

– Которые вы распаковываете в унылом уединении своей маленькой комнатки в Лондоне?

– В маленькой комнатке, да, но едва ли в уединении. У миссис О'Киф живут две медсестры, два студента-медика, один будущий финансист и я.

– Последняя по порядку, но отнюдь не по значению. – Максвелл откинулся на высокую деревянную спинку стула, задумчиво глядя на нее. – Я заметил, сегодня вы ни разу не пользовались текстом. Выучили наизусть всю роль или играли Хармиану раньше?

– В мой последний месяц в Бретфорде шли обе «Клеопатры». В пьесе Шоу у меня была только выходная роль, но зато Хармиану я играла целую неделю.

С минуту Керри набиралась смелости.

– Я знаю, что не должна задавать вам такой вопрос, – сказала она неуверенно, – но, как вы думаете, есть у меня шанс?

Тот ответил не сразу, и лицо его немного посуровело.

– Окончательный выбор, – сказал он наконец, – ни в коей мере не зависит от меня.

– Я знаю. – Она испытала ужасную неловкость, поняв, что Максвелл превратно истолковал ее вопрос. – Я имела в виду не то, что вы… что я… как вы могли даже подумать…

Голос у нее сорвался. Опустив глаза, она закусила губу. И кто ее тянул за язык! Неудивительно, что он воспринял ее вопрос как просьбу замолвить за нее словечко.

Когда она снова подняла глаза, он улыбался, и у нее отлегло от сердца.

– Нет, – сказал он, – я так не подумал. – Помолчав немного, он спросил: – Почему вы так стремитесь получить эту роль? Вам очень нужны деньги?

– Деньги? – В ее голосе прозвучало искреннее недоумение. – О, да, конечно, было бы прекрасно снова иметь заработок, но я бы сыграла и даром. – Она говорила теперь живо и увлеченно. – Это такая изумительная пьеса, вы не находите? Шекспир превзошел в ней самого себя.

– Вы думаете, она лучше его великолепной четверки?

– «Лучше» – не то слово. Она настолько особенная, что я не понимаю, как ее можно сравнивать с «Гамлетом» или «Отелло».

– И все же это тоже трагедия.

– Да, но совсем в другом роде. Это… – Керри пыталась найти слова для выражения своей мысли, – это изображение необыкновенной любви двух людей, испытавших почти все, что только могла дать им жизнь. Оно не возбуждает таких эмоций, как другие великие трагедии.

– Мужчина и женщина, абсолютно беспринципные в своем честолюбии. – Губы Райана сложились в сардоническую улыбку. – Не кажется ли вам, что только Шекспир мог взять два таких существа и представить их вызывающими сочувствие персонажами?

– Пожалуй… – Ее немного озадачила такая быстрая смена настроения.

И тут девушка заметила, что кроме них в баре уже никого не осталось.