Мой пульс участился, и звук уныло отзывался в ушах, заглушая рев зрителей.

— Шевелитесь! — надзиратель кричал. Он потерял свое говняное терпение. Наши два охранника, стоявшие у двери позади нас, держали винтовки, направленные прямо на наши головы. Самосохранение взяло вверх; я переместился в центр ринга, а мой противник получил удар по голове от охранника. Мальчик споткнулся и врезался в мою грудь. Крики толпы резко выросли, видя как наши тела столкнулись. Воспользовавшись заминкой, я встал в позу и, выбросив вперед правую руку, ударил мальчика в челюсть. Кровь закапала с его лица. Ошеломленный, он упал и спиной ударился о пол. Понимая, что это мой шанс, я оседлал его и снова ударил по лицу. На его лице отразилось удивление, в то время как удары за ударом сыпались на него. Зубы выпадали на землю, а кастеты рвали его плоть.

— Пожалуйста... — прошептал мальчик, его тихий голос звучал как сирена в центре безумия вне этой клетки, — не убивай меня... я не хочу умирать... я боюсь...

Мои кишки скрутило, только я услышал его мольбу, словно гора свалилась с плеч. Я устал и запыхался. Оглядевшись вокруг тускло освещенной комнаты, я увидел, как завопила кровожадная толпа, и мой желудок сжался в отвращении. Взрослые мужчины. Взрослые мужчины болеют за детей, чтобы они кромсали друг друга, рвали друг друга до смерти.

Вытирая капли пота со лба тыльной стороной моей перевязанной руки, я слез с хныкающего 591 и, пошатываясь, встал на ноги. Охранники подняли оружие, отреагировав на мое движение. Я ударил по прутьям металлической клетки, и она застонала, будто от боли.

— Что ты делаешь, мальчик? — спросил один из охранников. Все, казалось, замедлилось, даже мой пульс.

Надзиратель обошел клетку, пока его сердитое лицо не оказалось в дюймах от моего на другой стороне клетки.

— Вернись и прикончи его!

К горлу подступила тошнота, когда я посмотрел на жесткое лицо охранника. Ему, должно быть, было около пятидесяти, и он был мощным, как танк. Ствол его пистолета был направлен прямо в мой лоб.

— У тебя есть пять секунд, чтобы вернуться туда и убить эту киску, или я пристрелю вас обоих.

Я услышал подобную угрозу, раздающуюся с противоположной стороны клетки. Услышав громкий крик, я повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как 591 побежал на меня с топором. Хотя я и был в шоке, но увернулся и упал на землю — как раз вовремя, чтобы увидеть, как 591 врезался в металлическую клетку, топор жестко ударился о стальные прутья.

Он обернулся, чтобы противостоять мне, у него были безумные глаза, сквозь белые зубы просачивалась кровь. 591 пыхтел, как бешеный зверь. Я знал тогда, что надо делать.

Я испытал гнев, посылая прилив энергии всему телу. Когда 591 напал на меня, я упал и обернул ноги вокруг его тела. Он потерял равновесие, упал на землю, не теряя времени, я запрыгнул ему на спину. Поднял свои кастеты, клинки с шипами, и, направляя вниз, быстрым ударом проломил нижнюю часть его черепа. В ту же секунду тело 591 застыло подо мной.

Пистолет выстрелил, и толпа взревела, когда кровь начала хлестать из раны 591 на бетонный пол. Я был в шоке и не мог пошевелиться. Глядя вниз, увидел, что мое клинковое оружие было все еще в его черепе. Я вытащил клинки, меня вырвало, когда кусочки кости и плоти вышли с ними.

Чья-то рука грубо схватила меня за шею и потянула. Затем кто-то сильно толкнул ногой 591, его труп перевернулся. Безжизненные глаза 591 уставились на меня, разрывая мое виноватое сердце. Я убил. Забрал жизнь человека.

Пошатнувшись вперед, чему способствовал толчок в спину, я в очередной раз потопал через толпу мужчин, обменивающих наличные. Мой охранник бросил меня на пол в раздевалке в задней части подвала.

Стальная дверь скрипнула и снова захлопнулась. Я сделал долгие, глубокие вдохи, борясь с болью в животе. Пара босых ног появилась в поле зрения. Когда я посмотрел вверх, 362 возвышался надо мной, разминая мышцы и сжимая сай обеими руками.

— Не думай об этом, — приказал он.

Нехотя я поднял голову, сидя на корточках и закрыв глаза, чтобы не видеть крови, которая забрызгала мою кожу. Когда я открыл их снова, 362 сосредоточил все свое внимание на стальной двери, но затем бросил взгляд на меня и добавил:

— Ты должен забыть об этом. Забудь все, что останавливает тебя на пути к выживанию.

Я медленно покачал головой, сжал кулаки, и меня снова вырвало, когда кусочек кости отвалился от кастета и со стуком упал на землю.

— Блокируй все это. Выживи. Выдержи побои. Выдержи выстрелы. Выдержи пытки электрическим током, чтобы заставить тебя забыть прошлое. Дай им превратить тебя в то, что им нужно. Дай им превратить тебя в монстра. Дай им превратить тебя в дикаря. — 362 помолчал и добавил: — Это единственный способ выбраться из ГУЛАГа. Единственный способ остаться в живых.

Стальная дверь снова распахнулась. Обернувшись, 362 повернулся и крепче схватил свой любимый черный сай. Темная маска легла на его лицо: оно было пустое, настолько опасное, что это вызвало мурашки на моей спине. 362 шагнул в коридор, без наручников на запястьях, без охранника, который выводит из комнаты в клетку. Я онемел и уставился на дверь, потом я услышал, как трибуны взорвались возгласами. Они любили его. Те трахнутые на бошку люди любили 362.

Поджав ноги, я подошел к закопченному зеркалу в вонючей ванной комнате, где пахло дерьмом и мочой, как и везде в этой гребаной дыре. Я вытер стекло, оставляя след от окровавленных насквозь бинтов.

Когда я уставился на свое отражение, то не смог найти мальчика, которого видел всегда. Вместо этого я подумал о моих родителях, но их образы были искажены, так что я не мог представить их лица. Паника пробежала через мои кости, когда я пытался вспомнить их. Но это было бесполезно. Моя память не позволяла мне. Потом, я думал о нем, моем друге, лежащем на земле, пока жизнь утекала из раны в его сердце. Но я не мог представить его лица. Я не мог даже смутно вспомнить, как он выглядел. Вцепившись руками в голову, я крепко зажмурился, воспоминания постоянно ускользали из моего сознания.

Наркотики. Наркотики заставляли меня забыть. Они игрались с моим разумом. Я вспоминал все меньше и меньше, день ото дня.

— Нет! — закричал я. Осколки разбитого стекла осели на бетонном полу. — Я не могу их видеть! Я не могу представить их лица!

Хорошенько подумав, я попытался представить ее... мое солнышко... но она оказалась размытой. Все, что я мог вспомнить, — это безликое заплаканное лицо и бесцветные глаза, смотрящие на меня с разочарованием. Это зрелище заставило мои внутренности скрутиться в страхе... и тогда я увидел его. Тот, кто посадил меня сюда. Лжец. Он не имел лица, ничего не удалось вспомнить, кроме имени, которое теперь всплыло в моем сознании — Алик Дуров. Он был причиной, почему я был здесь, в этой дыре. Я цеплялся за это имя, когда все остальное исчезало из памяти.

Это как будто все двери захлопнулись, и войти в подъезд больше невозможно. Мой мозг начал закрывать мое прошлое, все из моего прошлого, скрывать эмоции, убирая всякое чувство вины за убийство 591.

— Блокировать все это. Выжить, — сказал я себе. Приказ 362 сразу пришел в голову, мышцы напряглись, в то время как мальчик, стоящий у зеркала безвозвратно каменел. Мальчик в зеркале превратился в 818 из ГУЛАГа: местонахождение неизвестно.

Я заблокировал все. Я принял избиения, наркотики, пытки... и все остальное, что они давали мне.

Я сделал все, что было приказано сделать.

И я выжил.

Глотая в Бруклине липкий воздух, я проснулся, тело пропиталось потом, пока я спал за мусорным баком, все еще плотно сжимая банку с деньгами и прижимая ее к своей груди.