Поиск
Домой ждала тебя жена,
Когда с нещадной силой
Старинным голосом война
По всей стране завыла.
И, опершися на косье,
Босой, простоволосый,
Ты постоял – и понял все,
И не дошел прокоса.
Не докосип хозяин луг,
В поход запоясался,
А в том саду все тот же звук
Как будто раздавался:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой.
И был ты, может быть, уже
Забыт самой войною,
И на безвестном рубеже
Зарыт иной землею.
Не умолкая, тот же звук,
Щемящий звон лопатки,
В труде, во сне тревожил слух
Твоей жене-солдатке.
Он сердце ей насквозь изжег
Тоскою неизбытой,
Когда косила тот лужок
Сама косой небитой.
Слепили слезы ей глаза,
Палила душу жалость.
Не та коса,
Не та роса,
Не та трава, казалось…
Пусть горе женское пройдет,
Жена тебя забудет
И замуж, может быть, зайдет
И будет жить, как люди.
Но о тебе и о себе,
О давнем дне разлуки
Она в любой своей судьбе
Вздохнет при этом звуке:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой.
ГЛАВА 3
Еще не здесь, еще вдали
От этих нив и улиц
Стада недоеные шли
И беженцы тянулись.
Но шла, гудела, как набат,
Беда по всей округе.
За черенки взялись лопат,
За тачки бабьи руки.
Готовы были день и ночь
Копать с упорством женским,
Чтоб чем-нибудь войскам помочь
На рубеже смоленском.
Чтоб хоть в родимой стороне,
У своего порога,
Хотя б на малый срок войне
Перекопать дорогу.
И сколько рук – не перечтешь! —
Вдоль той канавы длинной
Живьем приваливали рожь
Сырой тяжелой глиной.
Живьем хлеба, живьем траву
Приваливали сами.
А он уж бомбы на Москву
Возил над головами.
Копали ров, валили вал,
Спешили, будто к сроку.
А он уж по земле ступал,
Гремел неподалеку.
Ломал и путал фронт и тыл
От моря и до моря,
Кровавым заревом светил,
В ночи смыкая зори.
И страшной силой буревой,
В медовый срок покоса,
В дыму, в пыли перед собой
От фронта гнал колеса.
И столько вывалило вдруг
Гуртов, возов, трехтонок,
Коней, подвод, детей, старух,
Узлов, тряпья, котомок…
Моя великая страна,
У той кровавой даты
Как ты была еще бедна
И как уже богата!
Зеленой улицей села,
Где пыль легла порошей,
Огромный край война гнала
С поспешно взятой ношей.
Смятенье, гомон, тяжкий стон
Людской страды горячей.
И детский плач, и патефон,
Поющий, как на даче, —
Смешалось все, одной беды —
Войны знаменьем было…
Уже до полудня воды
В колодцах не хватило.
И ведра глухо грунт скребли,
Гремя о стенки сруба,
Полупустые кверху шли,
И к капле, прыгнувшей в пыли,
Тянулись жадно губы.
А сколько было там одних —
С жары совсем соловых —
Курчавых, стриженых, льняных,
Чернявых, русых и иных
Ребяческих головок.
Нет, ты смотреть не выходи
Ребят на водопое.
Скорей своих прижми к груди,
Пока они с тобою.
Пока с тобой,
В семье родной,
Они, пускай не в холе,
В любой нужде,
В своем гнезде —
Еще на зависть доля.
И приведись на горький путь
Сменить свое подворье —
Самой детей одеть, обуть —
Еще, поверь, – полгоря.
И, притерпевшись, как-никак
Брести в толпе дорожной
С меньшим, уснувшим на руках,
С двумя при юбке – можно!
Идти, брести,
Присесть в пути
Семьей на отдых малый.
Да кто сейчас
Счастливей вас!
Смотри-ка, есть, пожалуй.
Где светит свет хоть краем дня,
Где тучей вовсе застится.
И счастье счастью не ровня,
И горе – горю разница.
Ползет, скрипит кибитка-дом,
И головы детишек
Хитро укрыты лоскутом
Железной красной крыши.
И служит кровлей путевой
Семье, войной гонимой,
Та кровля, что над головой
Была в краю родимом.
В краю ином
Кибитка-дом,
Ее уют цыганский
Не как-нибудь
Налажен в путь, —
Мужской рукой крестьянской.
Ночлег в пути, ребята спят,
Зарывшись в глубь кибитки.
И в небо звездное глядят
Оглобли, как зенитки.
Не спит хозяин у огня.
На этом трудном свете
Он за детей, и за коня,
И за жену в ответе.
И ей, хоть лето, хоть зима,
Все ж легче путь немилый.
А ты реши-ка все сама,
Своим умом и силой.
В полдневный зной
И в дождь ночной
Укрой в дороге деток.
Далекий мой,
Родимый мой,
Живой ли, мертвый – где ты?..
Нет, ни жена, ни даже мать,
Что думала о сыне,
Не в силах были угадать
Всего, что станет ныне.
Куда там было в старину, —
Все нынче по-иному:
Ушел хозяин на войну,
Война подходит к дому.
И, чуя гибель, этот дом
И сад молчат тревожно.
И фронт – уж вот он – за холмом
Вздыхает безнадежно.
И пыльных войск отход, откат
Не тот, что был вначале.
И где колонны кое-как,
Где толпы зашагали.
Все на восток, назад, назад,
Все ближе бьют орудья.
А бабы воют и висят
На изгороди грудью.
Пришел, настал последний час,
И нет уже отсрочки.
– А на кого ж вы только нас
Кидаете, сыночки?..
И то, быть может, не упрек,
А боль за них и жалость.
И в горле давящий комок
За все, что с жизнью сталось.
И сердце женское вдвойне
Тоска, тревога гложет,
Что своего лишь там, в огне,
Жена представить может.
В огне, в бою, в чадном дыму
Кровавой рукопашной.
И как, должно быть, там ему,
Живому, смерти страшно.
Не подсказала б та беда,
Что бабьим воем выла,
Не знала б, может, никогда,
Что до смерти любила.
Любила – взгляд не оброни
Никто, одна любила.
Любила так, что от родни,
От матери отбила.
Пускай не девичья пора,
Но от любви на диво —
В речах остра,
В делах быстра,
Как змейка вся ходила.
В дому – какое ни житье —
Детишки, печь, корыто —
Еще не видел он ее
Нечесаной, немытой.
И весь она держала дом
В опрятности тревожной,
Считая, может, что на том
Любовь вовек надежней.
И та любовь была сильна
Такою властной силой,
Что разлучить одна война
Могла.
И разлучила.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: