Еще не та была пора,
Что входит прямо в зиму.
Еще с картошки кожура
Счищалась об корзину.
Но становилась холодна
Земля нагрева летнего.
И на ночь мокрая копна
Впускала неприветливо.
И у костра был сон – не сон.
Под робкий треск валежника
Теснила осень из лесов
Тех горьких дней ночлежника.
Манила памятью жилья,
Тепла, еды и прочего.
Кого в зятья,
Кого в мужья, —
Куда придется прочила.
Внушала голосом молвы,
Дождем, погодой золкою,
Что из-под Ельни до Москвы
Идти – дорога долгая…
…В холодной пуне, у стены,
От лишних глаз украдкой,
Сидел отставший от войны
Солдат с женой-солдаткой.
В холодной пуне, не в дому,
Солдат, под стать чужому,
Хлебал, что вынесла ему
Жена тайком из дому.
Хлебал с усердьем горевым,
Забрав горшок в колени.
Жена сидела перед ним
На том остывшем сене,
Что в давний час воскресным днем,
По праздничному делу
В саду косил он под окном,
Когда война приспела.
Глядит хозяйка: он – не он
За гостя в этой пуне.
Недаром, видно, тяжкий сон
Ей снился накануне.
Худой, заросший, словно весь
Посыпанный золою.
Он ел, чтоб, может быть, заесть
Свой стыд и горе злое.
– Бельишка пару собери
Да свежие портянки,
Чтоб мне в порядке до зари
Сниматься со стоянки.
– Все собрала уже, дружок,
Все есть. А ты в дороге
Хотя б здоровье поберег,
И первым делом ноги.
– А что еще? Чудные вы,
С такой заботой, бабы.
Начнем-ка лучше с головы, —
Ее сберечь хотя бы.
И на лице солдата – тень
Усмешки незнакомой.
– Ах, я как вспомню: только день
Ты этот дома.
– Дома!
Я б тоже рад не день побыть, —
Вздохнул. – Прими посуду.
Спасибо. Дай теперь попить.
С войны вернусь, – побуду.
И сладко пьет, родной, большой,
Плечьми упершись в стену,
По бороде его чужой
Катятся капли в сено.
– Да, дома, правду говорят,
Что и вода сырая
Куда вкусней, – сказал солдат,
В раздумье утирая
Усы бахромкой рукава,
И помолчал с минуту. —
А слух такой, что и Москва
На очереди, будто…
Идти – не штука, был бы толк, —
Добавил он с заминкой
И так невесело примолк,
Губами сжав сенинку.
Жена подвинулась к нему
С участливой тревогой.
Мол, верить стоит не всему,
Болтают нынче много.
А немец, может, он теперь
К зиме остепенится…
А он опять:
– Ну, что же, верь
Тому, что нам годится.
Один хороший капитан
Со мной блуждал вначале.
Еще противник по пятам
За нами шел. Не спали,
Не ели мы тогда в пути.
Ну, смерть. Так он, бывало,
Твердил: идти, ползком ползти —
Хотя бы до Урала.
Так человек был духом зол
И ту идею помнил.
– И что же?
– Шел и не дошел.
– Отстал?
– От раны помер.
Болотом шли. А дождь, а ночь,
А тоже холод лютый.
– И не могли ничем помочь?
– И не могли, Анюта…
Лицом к плечу его припав,
К руке – девчонкой малой,
Она схватила за рукав
Его и все держала,
Как будто думала она
Сберечь его хоть силой,
С кем разлучить одна война
Могла, и разлучила.
И друг у друга отняла
В воскресный день июня.
И вновь ненадолго свела
Под крышей этой пуни.
И вот он рядом с ней сидит
Перед другой разлукой.
Не на нее ли он сердит
За этот стыд и муку?
Не ждет ли он, чтобы сама
Жена ему сказала:
– Сойти с ума – идти. Зима.
А сколько до Урала!
И повторяла бы:
– Пойми,
Кому винить солдата,
Что здесь жена его с детьми,
Что здесь – родная хата.
Смотри, пришел домой сосед
И не слезает с печи…
А он тогда сказал бы:
– Нет,
Жена, дурные речи…
Быть может, горький свой удел,
Как хлеб щепоткой соли,
Приправить, скрасить он хотел
Таким геройством, что ли?
А может, просто он устал,
Да так, что через силу
Еще к родным пришел местам,
А дальше – не хватило.
И только совесть не в ладу
С приманкой – думкой этой:
Я дома. Дальше не пойду
Искать войну по свету.
И неизвестно, что верней,
А к горю – в сердце смута.
– Скажи хоть что-нибудь, Андрей.
– Да что сказать, Анюта?
Ведь говори не говори,
А будет легче разве
Сниматься завтра до зари
И пробираться к Вязьме?
Никем не писанный маршрут
Распознавать на звездах.
Дойти до фронта – тяжкий труд,
Дойдешь, а там – не отдых.
Там день один, как год, тяжел,
Что день, порой минута…
А тот – он шел и не дошел,
Но все идет как будто.
Ослабший, раненый идет,
Что в гроб кладутся краше.
Идет.
«Товарищи, вперед.
Дойдем. Настанет наше!
Дойдем, иному не бывать,
Своих достигнем линий.
И воевать – не миновать.
А отдыхать?
В Берлине!»
На каждом падая шагу
И поднимаясь снова,
Идет. А как же я могу
Отстать, живой, здоровый?
Мы с ним прошли десятки сел,
Где как, где смертным лазом.
И раз он шел, да не дошел,
Так я дойти обязан.
Дойти. Хоть я и рядовой,
Отстать никак не волен.
Еще добро бы он живой,
А то он – павший воин.
Нельзя! Такие вот дела… —
И ей погладил руку.
А та давно уж поняла,
Что боль – не боль еще была,
Разлука – не разлука.
Что все равно – хоть наземь ляг,
Хоть вдруг лишись дыханья…
Прощалась прежде, да не так,
А вот когда прощанье!
Тихонько руку отняла
И мужние колени
С покорным плачем обняла
На том угретом сене…
И ночь прошла у них.
И вдруг
Сквозь кромку сна на зорьке,
Сквозь запах сена в душу звук
Вошел ей давний, горький:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой…