— Один из ваших пациентов вчера приходил сюда. Ему было интересно, что именно я принимаю: кокаин или героин. Отсюда я сделала вывод, что он сам наркоман. Однако мне не показалось, что он уже наполовину выздоровел.

— Как он выглядел?

— Высокий, худощавый, с длинными рыжими волосами.

Доктор остался доволен таким описанием:

— Это Мэтью Корнелл. Ну что ж, значит, у него дела пошли лучше. Раньше он вообще не замечал окружающего.

— Значит, поэтому он и заявился ко мне без всякого приглашения? Так вот каким образом вы поощряете своих пациентов замечать окружающий мир.

— Я полностью полагаюсь на естественность человеческих отношений, — без капли коварства в голосе заявил доктор. — Если учитывать этот факт, то, согласитесь, любознательность имеет свои положительные стороны. Вы — наша новая пациентка, значит, вы вызываете вполне здоровый интерес со стороны остальных. И я даже доволен, что Мэтью осмелился проигнорировать существующие у нас ограничения.

— Какие же?

— На вашей двери висит огромная табличка с надписью: «Не входить».

— Я не знала.

— Надо было посмотреть.

— Но если она там, почему же Саймон Харрис вошел сюда и не обратил на нее внимания?

Доктор пожал плечами:

— Вы уверены?

— Но он же вошел.

— Без приглашения?

— Нет, сначала он поинтересовался, не лучше ли ему будет извиниться и уйти. Я не успела объяснить ему, что мне сейчас трудно принимать посетителей, как он уже очутился здесь.

— А почему же вы не успели отказать ему?

Да потому что никто не учил меня, как надо быстро и эффективно отшивать людей.

— Я не собираюсь подвергаться никакому психоанализу, доктор Протероу. Я не буду посещать группу психотерапии и участвовать в семинарах. Я не собираюсь играть в ваши игры.

— А кто сказал, что вы должны это делать?

— Я знаю, на что все это рассчитано.

— Я в этом не уверен.

— Так вот, вы спрашивали меня про того гипнотизера-шарлатана, — продолжала Джинкс, проигнорировав последнее замечание Протероу. — Он начал лечить меня от фобии, которой у меня не было. Все, от чего я страдала, так это от чувства вины перед Расселом. Ведь я так и не сумела ему помочь. Кругом было столько крови, а у него все лицо, как кровавая маска. — Она прижала пальцы к поврежденному глазу, который неожиданно дал о себе знать резкой болью. — Он хотел, чтобы я его поцеловала, — ровным как у робота голосом произнесла Джинкс. — Но я не смогла этого сделать. Потом я потеряла ребенка, и тоже было много крови… Все, что мне требовалось, это немного времени…

Она замолчала, и доктор выждал несколько минут, наблюдая, как она беспрестанно поглаживает подлокотник кресла и судорожно затягивается сигаретой.

— Так что же сделал этот врач? — наконец, подтолкнул ее Протероу.

Она удивленно взглянула на него, словно поражаясь тому, как он сам еще не догадался:

— Когда я находилась в трансе, он положил мне на лицо сырой антрекот, а потом пробудил меня. Я сразу почувствовала запах крови и мертвого мяса, и мне показалось, что это Рассел восстал из могилы и пришел ко мне, чтобы получить тот самый поцелуй. Так вот, потом прошло много времени, прежде чем я смогла что-либо есть, не ощущая при этом приступа тошноты.

— Боже всемогущий! — Доктор был потрясен. — Как же зовут этого специалиста?

Несколько секунд женщина тупо смотрела на него, а потом спохватилась:

— Что? Я, к сожалению, уже не помню.

— А где находится его приемная?

Но и этого она не смогла вспомнить:

— Где-то в Лондоне.

— Ну, ладно, это не имеет значения, — наконец, отмахнулся Протероу.

— Вы мне не поверили, да?

— У меня нет причин не доверять вам.

— Как же я могу помнить такой ужас, если ничего подобного в жизни не происходило?

Доктор промолчал.

— Вы считаете, что это я сама напридумывала, — тут же обиделась Джинкс. — Ну, почему я должна рассказывать то, чего не было?

«Потому что убийцу Рассела так и не нашли, — подумал Алан, — а чувство вины этой женщины имеет куда более глубокие корни, чем естественный отказ поцеловать изуродованное и окровавленное лицо умирающего мужа».