Очнувшись, я увидел над собой мать с кружкой воды в руке. Ни полиции, ни деда, ни шкатулки в харчевне уже не было.

Велико было мое горе! И хотя в голове у меня шумело, а из носа шла кровь, я все-таки отыскал Артемку и рассказал ему, что случилось.

- Ну, деда они выпустят, на что им дед, - сказал рассудительный Артемка. Надают ему по шее и выпустят. Нос твой заживет. А шкатулка как же? Ее надо назад воротить.

Легко сказать-воротить!

Все-таки мы решили, что Артемка станет около участка и проследит, выпустят ли деда, и если выпустят, то расспросит его обо всем.

Полицейский участок находился в переулке близ площади. Часа через два Артемка вернулся в харчевню и рассказал о своих наблюдениях…

Артемка ясно видел в открытое окно участка голову и плечи деда. Старик что-то говорил и кланялся. Спустя минутку дед появился в дверях. Часто крестясь, он засеменил по переулку Артемка в несколько скачков оказался рядом с ним.

- Постой, дедушка, минуточку! Я Костин товарищ, - отрекомендовался он. - Ну что, воротили тебе шкатулку?

- Куда там! - махнул дед рукой. - В казну забрали, так и скажи Косте. А мне велели из города уходить, чтобы в секунду тут не было… Вот они какие, слуги антихристовы! Еле ноги уволок… Надзиратель-то этот ка-ак даст мне…

В это время в дверях участка показался Горбунов.

Дед чуть не рысью припустил вдоль улицы. Под мышкой у Горбунова темнела шкатулка. Артемка пошел следом за надзирателем.

«В казну понес, - подумал Артемка. - Надо посмотреть, где она, эта казна».

Дом, в который вошел Горбунов, был небольшой, одноэтажный, с тремя окнами, прикрытыми от солнца деревянными решетчатыми ставнями. Артемка стоял перед ним и размышлял, почему казна имеет вид такого обыкновенного жилья.

Из калитки вышла старуха в грязной подоткнутой юбке и вылила на дорогу помои.

- Бабушка, казна тут помещается? - спросил Артемка.

- Тю, дурак! - удивилась старуха. - Горбунов тут помещается, надзиратель, а не казна.

Подождав, пока старуха скроется в калитке, Артемка подтянулся на руках и заглянул в окно. Он увидел кресла в белых чехлах и круглый стол, покрытый темной скатертью. Со стола прямо на него направила свое широкое жерло грамофонная труба. В комнате людей не было, и Артемка хотел уже соскочить на землю, но тут шевельнулись две длинные занавески, раздались в разные стороны и пропустили в комнату черноволосую женщину в туфлях на босу ногу и Горбунова. Надзиратель поставил на стол шкатулку и начал вращать рычажок.

В это время на улице послышался скрип чьих-то сапог. Артемка поспешно спрыгнул с карниза и рысью помчался в харчевню.

На следующий день Артемка не показывался: он помогал своему отцу-сапожнику. Но, вбивая в подошву деревянные гвозди, он ни на минуту не забывал о шкатулке. Перед закатом солнца он опять отправился к дому Горбунова и в харчевню явился уже в сумерки.

- Был, - сказал он. - Сейчас только оттуда. Ставни раскрытые. И колокольцы слыхал. Забавляется Горбуниха чужой игрушкой. Ну, ничего, мы свое возьмем! Завтра после работы отправимся вместе.

Весь следующий день я провел как в лихорадке. Часто выскакивал из харчевни и смотрел на солнце, скоро ли оно начнет садиться.

Наконец я потерял терпение, побежал к будке сапожника. Артемка сидел против отца на низеньком чурбане и с хрустом раз за разом втыкал шило в каблук чьей-то туфли.

- Бог в помощь, дядя Никита! - произнес я обычное приветствие. - Вам не пора кончать?

- Бог-то бог, но и сам не будь плох, - ответил Артемкин отец. - А кончать еще рано: видишь, сколько непочатого лежит!

Я с удовольствием втянул носом знакомый запах лака, смолы и мокнувшей в лохани кожи. Чтоб скоротать время, я попросил Никиту:

- Давай, дядя, я латку пристрочу! Ты не бойся, я умею. Меня Артемка уже учил!

Мы молча стали работать втроем. Но вот дядя Никита опустил плотно насаженный на колодку башмак и снял очки:

- Шабаш! Бросайте работу! Артемка, чисть селедку!

- Ты, батя почисть сегодня сам, а то у нас с Костей времени нету, по делу надо спешить, - сказал Артемка.

Мы прошли площадь, свернули в переулок. Солнце было уже совсем низко. Еще немного, и оно скроется за зеленой крышей маслобойки.

Погружая босые ноги в мягкую, теплую пыль дороги, мы пристально смотрели вдаль.

- Ну что, далеко еще? - нетерпеливо спрашивал я.

- Дом вон он, да только не видать отсюда, раскрыты ставни или нет.

Спустя минуту Артемка сказал:

- Кажись, раскрыты… Так и есть, раскрыты. А ну, прибавь пару!

Мы перешли на рысь и вскоре очутились у дома Горбунова. Здесь, у ворот, остановились и выждали, когда поблизости не стало прохожих.

- Момент подходящий, - шепнул Артемка. Он открыл калитку и решительно вошел во двор. Я остановился у калитки. Мне хорошо были видны окна, выходящие на улицу, и Артемка, который стоял перед окном во дворе. Артемка оглянулся по сторонам, сплюнул, вынул из кармана губную гармошку и заиграл.

Белая занавеска заколебалась, сдвинулась, и в окне показалась молодая женщина. Сквозь глубокую лень, лежавшую на ее сытом чернобровом лице, проглянуло любопытство. Артемка еще немного поиграл, затем оторвал гармошку от губ, сплюнул и сказал:

- Тетенька, вы мне дайте копейку, так я вам и не то сыграю.

- А что ж ты сыграешь?

- Да хоть бы и краковяк!

- Ну, играй, - сказала она, - а копейку я потом дам.

Артемка значительно взглянул на меня (я стоял так, что женщина не видела меня), приложил гармошку к губам и опять заиграл.

От волнения у меня перехватило дыхание. Я быстро оглянулся, сделал три скачка к окну, выходящему на улицу, и только поднял руки, чтобы ухватиться за подоконник, как увидел, что из соседней улицы вышел мужчина и зашагал в нашу сторону. Я опустил руки и опять стал на прежнее место. Артемка взглянул на меня и поперхнулся.

- Разве ж это краковяк? - сказала женщина недоуменно. - Это даже и не поймешь, что такое.

- Нет, тетенька, краковяк! Вот ей-богу, краковяк! Что ж, я брехать буду?

- Ну ладно, играй что-нибудь другое.

Артемка снова сплюнул, вытер губы рукавом и сказал:

- Можно и другое.

Он поднял глаза к небу, как бы вспоминая, минутку подумал и опять заиграл. Женщина пренебрежительно фыркнула.

- Э, да ты больше ничего не умеешь! - сказала она и сделала движение, чтобы отойти от окна.

- Тетенька! - с отчаянием в голосе крикнул Артемка. - Подождите! За бога ради подождите! Я ж вам сейчас стишки расскажу!

На ее лице проглянуло любопытство.

- Ну, говори.

Артемка взглянул на меня, и в этом взгляде, исполненном недоумения, отчаяния и возмущения, я ясно прочел вопрос: «Да чего ж ты стоишь, трус несчастный?» Я не знал, как дать ему понять, что к дому приближается прохожий, и смотрел на своего приятеля молча и жалобно. Артемка порывисто вздохнул и часто затараторил:

- Не хочу я тебя слушать, - сказала женщина и бросила к ногам Артемки копейку. - Бери и убирайся!

- Тетенька! - чуть не заплакал Артемка. - Да куда ж вы? Я ж вам сейчас такое покажу, что вы аж лопнете со смеху… Вот смотрите!..

Он сел на землю, пригнулся и большим пальцем ноги стал чесать у себя за ухом.

Женщина сначала смотрела с величайшим изумлением, затем упала грудью на подоконник и затряслась в неудержимом хохоте.

- Да ты что же, из цирка, что ли? - выговорила она, вытирая платочком выступившие от смеха слезы.

- Ага, тетенька, из цирка, - соврал Артемка не моргнув глазом. - Вот смотрите, как я умею! - И он пустился вприсядку, выкрикивая: