Ранним утром 18 июня Гудериан выехал в командирском танке из Монбельяра в Бельфор, небольшой городок со старой крепостью, прикрывавшей проход между горами Юра и Вогезами.

Танк Гудериана двигался прямо по полю, параллельно дороге, тяжело переваливаясь на рытвинах, с хрустом ломая изгороди. Гусеницы вдавливали в землю молодую зеленую пшеницу, за танком тянулся по полю двойной черный след.

Дорогу скрывало облако пыли. Внизу пыль висела плотной стеной, медленно растекалась в стороны, оседала, окрашивая все вокруг в серый цвет. Вверху, где струился с гор легкий утренний ветерок, пыль клубилась, как дым. Если смотреть вдаль, казалось, будто воя обширная долина от края до края охвачена, грандиозным пожаром.

Из Бельфора, навстречу машине Гудериана, шли большие группы пленных. Их охраняли мотоциклисты. Усталые, сгорбленные французы брели, опустив головы, конвоиры подгоняли их криками. Пыль запорошила лица пленных, их форму, знаки различия. Все они были одинаковы в этом стаде. Только глаза разные. Удивление, страх, ненависть можно было прочитать в них.

Солдаты шли. А вдоль дороги стояли сотни и тысячи машин: грузовики с боеприпасами, танки, мотоциклы, броневики, орудия разных калибров – техника, годами создававшаяся для войны и брошенная теперь по чьему-то приказу. Солдаты не могли понять, зачем нужно было капитулировать, отдавать врагу оружие и, оставшись с голыми руками, сдаваться немцам.

Дорога пересекала небольшую деревушку на холме. Здесь совсем недавно был бой. Возле мелких окопов лежали трупы солдат. В деревне не осталось ни одного целого дома, они были разрушены или сожжены. Дымились развалины. Земля была изъедена воронками. Валялись лошади с огромными, вздувшимися животами.

Гудериан спокойно смотрел на эту привычную картину опустошения. Он был не из тех генералов, для которых война – это разноцветные стрелки на штабных картах. Он знал грязную сторону войны. Она была закономерна, и обойтись без нее невозможно. Гудериан старался представить себе картину боя. Возле окопов следов гусениц почти нет, зато их много в деревне. Значит, танки ударили с фланга. Чувствуется его школа – никогда не бить в лоб; нащупать слабое место в обороне противника, обойти врага, ворваться стремительно, неожиданно, сея смерть.

У выезда из деревни он увидел разбитый обоз беженцев. Тут, вероятно, поработала авиация. Людей не было. Повозки лежали на земле вверх колесами. Повсюду разбросаны тряпки, узлы, распоротые перины, кастрюли. Среди этого хаоса стояло мягкое, с золоченой спинкой кресло на гнутых ножках, и в нем отдыхал, вытянув перевязанную ногу, солдат-мотоциклист в кожаной куртке.

Возле глубокой воронки лицом вверх лежал труп женщины с неестественно заломленными за голову руками. Близкий взрыв сорвал с женщины всю одежду. Кожа обгорела, обуглилась. Волосы смешались с землей. На черном лице резко выделялся ряд белых зубов. Казалось, этот бесстыдно обнаженный труп усмехается, глядя пустыми глазницами в небо.

Адъютант генерала, высокий и худой капитан, вытянув длинную шею, поворачивал голову, с любопытством рассматривая убитую.

– Прикажите, чтобы сейчас же убрали, – недовольно произнес Гудериан.

Адъютант спрыгнул с машины.

Солнце начинало припекать, и в воздухе чувствовался запах разложения. Гудериан морщился, плотно сжав губы маленького рта, прикрывал нос надушенным платком.

– Вперед! – нетерпеливо бросил он.

Голенастый адъютант бегом догнал их, вскочил на броню.

Движение на дороге ослабевало. Танк Гудериана приближался к Бельфору. На обочине стояли, задрав в небо стволы, тяжелые орудия. Генерал заинтересовался ими. Пушки были в полной исправности, замки целы.

Адъютант, вращая маховик, опустил ствол и, открыв замок, заглянул внутрь. Потом сунул в казенник свой длинный белый палец.

– Ни одного выстрела, господин генерал.

Гудериан усмехнулся. Вот так и надо воевать. У французов и англичан танков и пушек было не меньше, чем у немцев. Все теперь разбито, брошено на дорогах. Внезапность, скорость решили дело. Солдаты Гудериана не дают французам остановиться, опомниться, подготовиться к обороне. Полтора месяца танкисты непрерывно движутся вперед и вперед…

Адъютант между тем разглядывал массивный снаряд, лежавший в траве, возле лафета пушки.

– Я бы не хотел, чтобы такой поросенок наведался в нашу машину, – покачал головой капитан.

– Это исключено. Французы умеют стрелять только в мирное время, на полигоне.

Адъютант занес в записную книжку слова генерала и поставил дату. На его глазах делалась история, и капитан хотел сохранить для будущих поколений Третьей империи мысли и слова людей, создававших Великую Германию.

Машина двинулась к городу. Впереди показались островерхие крыши домов, крепостные валы. Странно, что над фортами не были подняты немецкие флаги. До слуха доносились приглушенные звуки орудийных выстрелов.

Гудериан остановил проезжавшего мимо мотоциклиста, маленького ефрейтора с синими глазами на грязном, давно не мытом лице, спросил, где находится штаб 1-й танковой дивизии.

– Здесь, в городе, господин генерал.

– Почему стреляют?

– Французы удерживают форты. Наши выкуривают их оттуда.

Ефрейтор узнал Гудериана, отвечал без робости, весело и быстро.

– Был в Польше? – спросил Гудериан.

– Так точно. До самого Бреста.

– Хорошо. Поезжай вперед, покажи дорогу.

В городе действительно шел бой, но велся он без особого напряжения. Изредка и недружно били пушки. Автоматы строчили короткими очередями.

На узких улочках спокойно разгуливали солдаты, весело и громко перекликались. Некоторые, в одних трусах, обливались водой из ведер, другие возились возле грузовиков, заправляли их. Перед одним из домов, в палисаднике – доходная кухня. Повар в белом колпаке сидел на скамеечке среди цветов и чистил картошку. А за углом, поставив посреди улицы накрытый скатертью стол, завтракали четверо младших офицеров.

Генерал проехал мимо, не останавливаясь, одобрительно кивнул: танкисты заслужили свой отдых.

Штаб 1-й танковой дивизии находился в отеле «Париж». Гудериан вошел в вестибюль, устланный дорогими коврами. На лестнице раздались торопливые шаги, со второго этажа бегом спустился начальник штаба дивизии майор Венк. Известие о прибытии командира танковой группы застало его в тот момент, когда он только что начал бриться. Он едва успел стереть с лица мыльную пену.

– Где генерал Кирхнер? – спросил Гудериан.

– Командир дивизии принимает ванну, – смущенно ответил Венк. – Я доложу сейчас.

– Не надо, потом, – усмехнулся Гудериан. – Пусть смоет дорожную грязь… Где у вас находятся пленные французские офицеры?

– На той стороне площади.

– Проводите меня к ним.

По дороге Венк рассказал Гудериану, что дивизия ворвалась в город с ходу. Войска, занимавшие казармы, капитулировали без боя, под угрозой танковых пушек. Но гарнизоны фортов сдаться в плен отказались. Командование дивизии создало специальную группу, которая сейчас штурмует форты. Дивизия готовится продолжать марш.

Пленные офицеры содержались в казарме. Гудериан пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на них – за последнее время повидал достаточно. Сейчас обстановка давала возможность продемонстрировать великодушие победителя. Война кончится в ближайшие дни, и бог знает, представится ли еще такой удобный случай.

Генералу подали плоский солдатский котелок, раскладную алюминиевую ложку-вилку, и Гудериан снял пробу завтрака. Для пленных завтрак был совсем неплох, тем более, что готовил его, под наблюдением немца-повара, повар-француз. А продуктов для своей армии французское интендантство припасло достаточно.

Адъютант несколько раз щелкнул затвором «Кодака», засняв всю группу: и генерала, и пленных, и повара. В отель Гудериан возвратился довольный. На прогулку было затрачено пятнадцать минут. Зато совесть его чиста и перед ботом, и перед людьми.

Вместе с командиром дивизии генерал отправился в только что павший форт Басс-Перш. Каменные стены и земляные валы форта сильно пострадали от артиллерии; снаряды разрушили укрепленные точки. В воздухе держался запах дыма и серы.