– У вас есть деньги?

– В каком смысле? – оторопел я.

– Ну, деньги, бумажки, – нетерпеливо повторил он, а Марина, стоя за моим плечом, вздохнула длинно и сказала:

– Дай ему трешку или пятерку.

Тон у нее был устало-снисходительный, как будто речь шла о приставучем ребенке. “Дай, а то не отвяжется”. Я порылся в карманах и извлек червонец. Лев Ильич выхватил его у меня из рук, откинул крышку агрегата, нажал какие-то кнопки, отчего загорелись сразу несколько разноцветных лампочек, и сунул кредитку в утробу своему монстру. Тот заурчал, что-то глухо заворочалось у него внутри, и он вдруг выплюнул лист бумаги с изображением десятирублевки. Я взял его в руки и всмотрелся. Это была точная копия, вплоть до мельчайших завитушек, до малейшего рубчика! Да ведь эдак ничего не стоит лепить фальшивые купюры, обалдело подумалось мне. Я поднял глаза на папa. У него был вид именинника.

– Знаю, знаю, о чем вы думаете, товарищ милиционер, – засмеялся он. – Для фальшивых денег прежде всего бумага нужна, водяные знаки, а печатать их еще в прошлом веке без всякого ксерокса умели!

“Черт, – подумал я с огорчением, – нехорошо-то как! Если всякий будет по моей физиономии угадывать, о чем я думаю...”

– А настоящие деньги назад можно получить?

– Будьте любезны! – Он жестом фокусника извлек из аппарата мой червонец и обратился к Марине: – Детка, дай нам стопочки, я товарища сыщика угощу настоящим куантро.

Я смотрел, как льется из бутылки тягучий янтарный ликер, и вдруг без всякой связи вспомнил, что, пока я целый вечер предаюсь бессмысленной роскоши и душевному разврату, бедный Дыскин где-то там бьется, возможно, с железнозубым ящером, тупым и жестоким, как всякое ископаемое.

– Вы позволите от вас позвонить? – спросил я. Здесь и телефон был какой-то невиданный. Кроме обычных десяти цифр еще множество кнопок.

– Это у него память на сорок восемь номеров, – снова угадав мои мысли, объяснил Лев Ильич.

– А для чего тут окошко? – спросил я, набирая рабочий телефон Дыскина и слушая длинные гудки.

– Если нажать вон ту кнопочку, в окошке появится номер, с которого вам звонят.

– И зачем это нужно? – удивился я. В отделении Дыскина нет, надо позвонить ему домой.

– Такие аппараты используют в полиции, на “скорой помощи”, в пожарной охране. Для борьбы с хулиганскими звонками. Оч-чень полезная вещь! – Хозяин с удовольствием отхлебнул ликера. – Что же вы не пьете? Пейте!

Дыскин наконец снял трубку, и я сказал:

– Валя, это я. Ну, что Сипягин?

Стопочка коварнейшим образом выскользнула из пальцев Льва Ильича, он попытался подхватить ее на лету, но тщетно: роскошный костюм оказался напрочь залит липким напитком.

– Порядок, – уверенно говорил в это время Дыскин. – Сделали обыск, нашли и сеть, и провода целую бухту. Он пока молчит еще, но это из упрямства. Я его домой отправил думать до утра. Или он завтра напишет мне чистосердечное, или я не профессор Дыскин!

Что-то творилось с милейшим Львом Ильичом, на нем не было лица. Марина бросилась к нему с салфеткой, стала промокать испачканные места, он вяло помогал ей. Неужели папа так расстроился из-за костюма?

– Сипягин? – повернулся он ко мне. – Вы сказали – Сипягин?

– Да, – подтвердил я. – А в чем дело?

– Как его зовут? – спросил он, и я уловил дрожь в его голосе. – Виктор Андреевич?

– Нет, – покачал я головой, внимательно его разглядывая. – Его зовут не так.

– Слава Богу, – вздохнул он с облегчением. – Значит, однофамилец.

Залившая было его лицо серость уходила. Черты снова стали твердыми, в глаза вернулась ясность.

– Ну-с, что вас еще интересует? – весело осведомился он.

И тут наконец Марина не выдержала. Взяв меня за руку, она сказала, делая ударение на каждом слове:

– Его интересует твоя дочь!

Через две минуты мы неслись как угорелые по улице, через пять минут мы ворвались в мою квартиру, через семь минут лежали в постели. А еще через два часа Марина объявила, что дико хочет есть. Я пошел на кухню и сделал бутерброды себе и ей. Мы сидели, зарывшись с разных сторон под одно одеяло, и она тихо говорила:

– Ты не смейся над ним, он вообще-то мужик неплохой. Это сейчас у нас все шикарно, а ведь раньше было не так. Он во Внешторге работал, и какая-то гадина его подставила, отец не любит про это говорить. Короче, была растрата. В валюте. И он сидел, представляешь?

Я кивнул. Чего ж тут не представлять.

– А мы с мамой одни жили. А потом отец вернулся. И долго не мог никуда устроиться. А ведь у него четыре языка! И вот это эспэ с корейцами. И деньги появились, и все такое. Он радуется, как ребенок! Понимаешь? Я снова кивнул. Чего ж тут не понимать. Марина сидела в уголке кровати сгорбившись, обняв коленки руками. Мне казалось, что лицо ее светится в темноте. Вдруг она спросила:

– А за что тебя из сыщиков выгнали?

– Ты откуда знаешь? – поразился я.

– Знаю. Люди говорят.

– Кто? – спросил я, напрягшись. – Кто говорит?

– Какая разница? – взмахнула она белеющей во мраке рукой.

– Есть разница, – настаивал я.

– Ну, Малюшко, лифтер. Он всегда все знает. Так за что выгнали? Или не хочешь говорить?

Я не хотел говорить. Зачем ей это? Она тихонько вытянула под одеялом ногу и коснулась меня своей мягкой, кошачьей подошвой. Она умела обращаться с такими дураками, как я. Стасик Северин был сейчас воском в ее руках. Он не хотел говорить, но сказал:

– Я убил человека.

Марина не удивилась, не ахнула, не всплеснула руками. Только спросила:

– Хорошего?

– Необыкновенно, – ответил я. – Выдающегося гуманиста всех времен и народов.

– Расскажи... – прошептала она.

В тот ясный и холодный осенний денек мы собирались брать группу Золотцева по кличке Хулиган. Председатель торговозакупочного кооператива “Роза” должен был привезти на площадь автовокзала в Химках восемьдесят тысяч, и мы очень надеялись, что Золотцев за такой суммой явится сам. По нашим оперативным данным; на нем были как минимум два убийства, и это он лично замучил пытками до смерти молодую женщину, бухгалтера кооператива “Содружество”. Имелись также сведения о нескольких изнасилованиях, о развратных действиях с несовершеннолетними, но ни потерпевших, ни свидетелей, готовых идти в суд, не было. Бывший десятиборец, двухметровый и стокилограммовый Хулиган умел затыкать рты. По самым приблизительным подсчетам, в его банде насчитывалось не меньше двенадцати членов. На вооружении обрезы, пистолеты, велосипедные цепи и стальные прутья.

Площадь была блокирована уже часа за два до назначенного срока. Собственно, основная работа возлагалась на одетых в штатское омоновцев, мы, оперативники, были на подхвате. Я, например, сидел в нашей “разгонке”, укрытой в одном из боковых проездов, вместе с водителем Виталькой, который непрерывно травил бородатые анекдоты. Неожиданности не планировались.

Встреча должна была состояться в семнадцать часов. Как договорились, председатель “Розы” подъехал без пяти, вылез из своей “волги” и остался стоять с портфелем в руках. В десять минут шестого на площадь выехали голубые “Жигули”. Еще через пару минут “москвич”. Они остановились неподалеку от председателя, но никто не торопился выходить к нему. В обеих машинах сидело человек восемь. В семнадцать двадцать показался “мерседес” Золотцева. Он сам сидел за рулем, с ним были еще двое. Припарковавшись поодаль. Хулиган опустил боковое стекло. Вероятно, это было сигналом, потому что из “москвича” вылез небольшого росточка парень и вразвалочку направился к председателю. Коротко переговорив, он взял у него из рук портфель и так же неторопливо пошел через всю площадь к “мерседесу”. Все шло самым замечательным образом, и тут председатель совершил непростительную глупость. Потом он, сокрушаясь, объяснял, что видел, как все дальше и дальше уносят его деньги, а никто не хватает преступника. Ему вдруг на нервной почве взбрело в голову, что милиционеры зазевались, и он, обернувшись, отчаянно замахал рукой.