– Вы, верно, сюда ненадолго? – после минутного молчания спросила графиня, наклоняясь к цветам.

– Боюсь, что надолго, ведь я человек подневольный и вряд ли скоро найдется охотник сменить меня.

– Да, более страшной тюрьмы не придумать, – с горечью воскликнула графиня. – В темном подземелье не видно божьего света, и узник забывает о нем, а здесь какой вид перед глазами! Птицы, горы, леса, деревья, но между миром и мной непреодолимая стена!

Офицеры не проронили ни слова.

– А за какие грехи вы сюда попали? – продолжала Козель.

– Видно, судьба, – помолчав, ответил Заклика, – я уже не молод, и мне все едино где жить.

Они откланялись и ушли.

Веелен, взяв Заклику под руку, потащил его к себе на третий двор, где занимал две комнатки рядом с дядей. Он и нового приятеля устроил поблизости.

– Капитан Заклика, – воскликнул Веелен, – вы ведь впервые видели рейхсграфиню Козель. Что вы скажете о ее царственной красоте? Разве женщина, низвергнутая с трона, но сохранившая такое величие, не достойна его? Какое изумительное одухотворенное лицо!

Веелен говорил так горячо и таким ярким румянцем пылали его щеки, что он выдал себя с головой. Впрочем, он, кажется, и не собирался делать из этого тайну. Генрих взглянул на Заклику, тот стоял, в задумчивости опершись о стол.

– Капитан Веелен, – сухо произнес Раймунд, – мне ваш восторг приятен, но другой человек на моем месте заподозрил бы, что вы влюблены.

– Оба мы солдаты, – вскричал Веелен, ударяя себя в грудь, – и порядочные люди! К чему отпираться, да, я потерял голову, как только ее увидел! И не стыжусь признаться в этом, потому что второй такой женщины нет на целом свете.

– К чему вам это? – с грустной улыбкой проговорил Заклика. – Женщина, раз побывавшая королевой, ни на кого не поднимет глаз, ее сердце иссушили нескончаемые несчастья, к тому же она навеки обречена быть узницей.

– Э! Навеки! – перебил его Веелен. – На земле нет ничего вечного, она еще молодая.

– А вы-то и вовсе молоды! – усмехнувшись, заметил Заклика.

Капитан Веелен смутился, с добродушной улыбкой протянул руку новому товарищу и прошептал:

– Да, вы правы, я очень молод, совсем, можно сказать, мальчишка, но устоять перед ее чарами не может ни один смертный. Вы моего дядю видели – седовласый, лицо в морщинах, угасший взор. И что же? Смотрит на нее издали, будто лицо солнечным лучам подставляет, а вернется к себе в свою комнатушку, вздыхает до тех пор, пока за шашками не позабудет об этом божестве. Солдаты же часами стоят, уставившись на нее, как на икону, что ж говорить обо мне, двадцатилетнем вертопрахе?

Влюбленный юноша был для Заклики и помощником и помехой. В тот же день они вместе отправились осматривать замок. А посмотреть было на что: семиярусная башня, подземные галереи, переходы.

Одержимый одной только мыслью, Заклика сразу стал обдумывать план побега. Пожалуй, не было иного способа, как по подземным переходам из семиярусной башни проникнуть в капитульную,[26] а оттуда – в часовню, из которой узкий, заброшенный коридорчик выводил наружу в сторону города.

Заклика делал вид, что его интересуют развалины древнего готического замка, а сам старался все получше разглядеть. И в голове у него созрел план: ночью, переодетая в мужское платье, графиня спустится с лестницы и прокрадется во внутренний двор, который не охраняется, оттуда – к дверце, ведущей в подземелье. Раздобыть лошадей в городке ничего не стоило, а имперская граница была под боком. Вот какие мысли бродили в голове у Заклики; между тем Веелен истолковал его молчание по-своему и с юношеской беспечностью заметил:

– Конечно, при взгляде на эти неприступные каменные громады становится жутко, а в подземелье так и вовсе мурашки пробегают по коже не столько от холода, сколько от мысли, что люди строили это, чтобы обречь на муки себе подобных; как кроты, рыли они эту гору, чтобы скрыть свои злодеяния или предательство. Но поверьте, капитан, несмотря на стены, башни и ворота, выбраться отсюда легче, чем кажется.

Заклика в ответ промолчал.

Несколько дней спустя Раймунд ухитрился повидаться наедине с графиней, не возбуждая подозрений, что было сейчас для него особенно важно. Анна, не говоря ни слова, протянула ему руку для поцелуя.

– Долго заставил ты себя ждать, – немного погодя промолвила она недовольно.

– Возможности не было, – ответил Заклика, – тот, кто идет на риск, должен соблюдать осторожность. Мне жизнь не дорога, но, соверши я малейшую оплошность, и вы лишитесь последнего защитника.

– Ты прав, – подумав, согласилась Анна, – тебя, верного своего слугу, я приберегу напоследок. А пока воспользуюсь племянником коменданта.

– Как? Почему? – недоумевал Раймунд.

– Такова моя воля, – заявила графиня. – Веелен без памяти влюблен в меня, и замок знает лучше тебя, он здесь как дома. Ни во что не вмешивайся, предоставь ему свободу действий, помогать незаметно можешь, но оставайся в тени, закрой на все глаза. Я попытаюсь бежать с ним.

– Но это легкомысленный, сумасбродный юноша.

– На сумасбродные поступки только сумасброды и способны.

– А если не повезет? – хмуро спросил Заклика.

– Ну что ж? – холодно отозвалась графиня. – Хуже, чем есть, быть не может. Вот только молодого человека жаль. Да, ты прав, ты должен остаться про запас.

– Юноша, – после некоторого раздумья заметил Раймунд, опасливо поглядывая на приоткрытую дверь, – едва ли на такой шаг отважится, у него этого и в мыслях, наверно, нет.

– Предоставь это мне, – перебила его графиня, – я сама все устрою; хорошо, что ты здесь, но последнего талера я на карту не поставлю.

Шум на лестнице помешал им продолжить разговор, капитан громко сказал что-то не относящееся к делу и спустился вниз.

Раймунд огорчился, что Козель отвергает его помощь, но, привычный к послушанию, он и на этот раз, поворчав немного, подчинился ее воле.

Веелен с первых же дней доверил Раймунду свою тайну; он признался, что безумно влюблен в графиню и не пожалеет жизни, чтобы освободить ее.

– Ведь вы меня не выдадите, – воскликнул Веелен, кидаясь Раймунду на шею.

– Я-то вас не выдам, не беспокойтесь, – прошептал Заклика, – но смотрите, как бы вас ваша неосторожность не выдала.

Вскоре Заклика заметил, что Веелен под разными предлогами норовит проникнуть в садик или в башню. Вид у него был такой, словно он мечется в горячке. И Заклике пришлось проводить вместо него время с комендантом: играть в шашки, выслушивать мало интересующие его истории из жизни родовитых саксонских семей. Генрих как угорелый носился по замку и по двору. Похоже было, что побег близок к осуществлению.

Заклике, как непосвященному, не следовало вмешиваться, но, столкнувшись как-то с Генрихом с глазу на глаз во дворе, он шепнул:

– Капитан, я не знаю и не хочу знать, что вы задумали, но боюсь, как бы другие тоже не обратили внимание на явные и странные приготовления к чему-то.

Веелен, оторопев, взял Заклику под руку и потащил в темный угол двора.

– Как? Вы что-нибудь заметили? Догадались? Говорите прямо!

– Ни о чем я не догадался, но вижу, что вы хотите выкинуть сальто-мортале.

– Не понимаю, – прервал его Генрих, – что необычного или странного находите вы в моем поведении? Я просто безумно влюблен и больше ни о чем не в состоянии думать.

– Смотрите, не теряйте окончательно голову, не то найдутся охотники вмешаться ь это дело. То, что вижу я, могут заметить и другие.

Веелен растерялся, он, видно, не владел собой. Чувствовалось, что своевольная графиня торопила его с побегом. Заклика в тот же день пробрался к Анне. Она в волнении расхаживала по комнате и одета была не так, как обычно.

– Заклика, не вмешивайся ни во что, будь глух и нем. Играй подольше с комендантом в шашки. А если поднимут тревогу, постарайся задержать погоню.

– В случае удачи, что прикажете мне делать?