Мартинс замялся, и я подбодрил:

— Дальше.

— Тут я поднялся и ушел. Теперь слово за вами. Что от меня требуется?

— Нужно действовать быстро. В гробу оказалось тело Харбина, поэтому Винклера с Кулером можно брать сразу же. Курц пока вне досягаемости, водитель тоже. Мы официально запросим у русских разрешение на арест Курца и Лайма: материалов для этого в деле хватает. Если использовать вас как приманку, ваше сообщение Лайму должно отправиться немедленно — не после того, как вы проведете сутки в этой зоне. Я представляю себе это так: после возвращения в Старый город вас привели сюда на допрос. Здесь вы узнали о Харбине, поняли, что к чему, и пошли предупредить Кулера. Мы позволим Кулеру улизнуть ради более крупной дичи — у нас нет никаких доказательств, что он участвовал в махинациях с пенициллином. Кулер отправится во вторую зону, к Курцу, и Лайм узнает, что вы не сказали о нем ни слова. Три часа спустя вы пошлете сообщение, что полиция преследует вас: вы находитесь в убежище и вам нужно его видеть.

— Он не придет.

— Может прийти. Убежище мы подберем старательно — чтобы риск казался минимальным. Попытаться стоит. Если он выручит вас, это даст ему возможность гордиться собой и потешаться над вами. И обеспечит ваше молчание.

— В колледже он никогда не выручал меня, — сказал Мартинс. Было ясно, что он пересматривает прошлое и делает выводы.

— Там неприятности были пустяковые, и не было опасности, что вы заговорите.

— Я сказал Гарри: «Не доверяй мне», но он не расслышал.

— Вы согласны?

Мартинс вернул мне фотографии детей, они лежали на столе, и я заметил, что он долго не сводил с них взгляда.

— Да, — ответил он. — Согласен.

Все начальные приготовления шли по плану. Винклера, только что вернувшегося из второй зоны, мы решили не брать, пока Кулер не будет предупрежден. Мартинс говорил с Кулером недолго. Американец встретил его без тени смущения и очень покровительственно.

— О, мистер Мартинс, приятно вас видеть. Присаживайтесь. Я рад, что между вами и полковником Каллоуэем все окончилось хорошо. Он очень честный человек.

— Радоваться нечему, — сказал Мартинс.

— Вы, конечно, не в претензии, что я сообщил ему о вашей встрече с Кохом? Я подумал: если вы неповинны, то немедленно оправдаетесь, а если виновны, мои симпатии к вам не должны мешать делу. У гражданина есть определенные обязанности.

— Например, давать ложные показания.

— А, это старая история, — сказал Кулер. — Я боялся, что вы сердитесь на меня, мистер Мартинс. Взгляните на дело так — лояльный гражданин…

— Полиция эксгумировала труп. Вас с Винклером будут искать. Предупредите Гарри…

— Не понимаю.

— Прекрасно понимаете.

Было ясно, что Кулер понял. Мартинс резко поднялся и ушел. Больше он видеть не мог этого любезного, озабоченного гуманиста.

Теперь оставалось только наживить крючок. Изучив карту канализационной системы, я пришел к выводу, что кафе возле киоска, который Мартинс принял за газетный, будет самым подходящим местом. Лайму нужно только подняться на поверхность, пройти пятьдесят ярдов, забрать Мартинса и снова уйти под землю. Он не догадывался, что его расчет нам ясен: ему, конечно же, было известно, что обход коллекторов специальной полицией кончается незадолго до полуночи, а следующий начинается только в два, и вот в полночь Мартинс сидел в маленьком холодном кафе с видом на киоск и пил кофе чашку за чашкой. Я дал ему пистолет, расставил людей как можно ближе к киоску, а специальная полиция была готова закрыть в полночь все выходы и начать прочесывание коллекторов от окраин к центру. Но я хотел не дать Лайму спуститься снова под землю. Это избавило бы нас от трудов — а Мартинса от риска. Итак, Мартинс сидел в кафе.

Ветер поднялся снова, но снега не принес: он тянул ледяными порывами с Дуная и сдувал снежинки, словно пену с гребня волны, на маленькой, покрытой мерзлой травой площадке. Отопления в кафе не было, и Мартинс поочередно грел руки о чашку эрзац-кофе — о бесчисленные чашки. Почти все время с ним находился кто-нибудь из моих людей — я менял их минут через двадцать с неравными интервалами. Прошло больше часа: Мартинс давно потерял надежду, и я тоже. Я сидел у телефона в нескольких кварталах оттуда с отрядом специальной полиции, готовым при необходимости спуститься под землю. Нам было легче, чем Мартинсу: в сапогах до бедер и в бушлатах мы не мерзли. Один из полицейских пристегнул на грудь небольшой прожектор, раза в полтора побольше автомобильной фары, другой запасся связкой римских свечей. Раздался телефонный звонок. Звонил Мартинс.

— Я умираю от холода, — сказал он. — Уже четверть второго. Есть ли смысл ждать еще?

— Вы напрасно звоните. Вам нужно быть на виду.

— Я выпил семь чашек этого дрянного кофе. Больше мой желудок не выдержит.

— Если Лайм придет, то уже скоро. Он не захочет наткнуться на двухчасовой патруль. Пробудьте там еще четверть часа, но не подходите к телефону.

Внезапно Мартинс сказал:

— Черт возьми, он здесь. Он…

Голос в трубке оборвался. Я сказал помощнику: «Дайте сигнал охранять все выходы», а отряду: «Спускаемся вниз»

Произошло вот что. Мартинс еще говорил, когда Гарри Лайм вошел в кафе. Не знаю, что он услышал, может быть, ничего. Достаточно было увидеть, что человек, которого ищет полиция и у которого нет друзей в Вене, говорит по телефону. И прежде чем Мартинс положил трубку, он вышел. Как раз в тот миг никого из полицейских в кафе не оказалось. Один только что ушел, а другой подходил к дверям. Гарри Лайм проскользнул мимо него и направился к киоску. Мартинс вышел из кафе и увидел моих людей. Крикни он сразу, все было бы просто, но, мне кажется, то уходил не Лайм, мошенник и убийца, то был Гарри. Пока Мартинс колебался, Лайм вошел в киоск, потом Мартинс крикнул: «Это он!», но Лайм уже спускался под землю.

Что за странный, неизвестный большинству мир лежит у нас под ногами: мы живем над пещерной страной водопадов и мчащихся рек, там есть приливы и отливы, как и в мире наверху. Если вы читали о приключениях Аллана Квотермейна (Герой романа писателя Р. Хаггарда (1856–1925).) и рассказ о его путешествии по подземной реке в город Милосис, то сможете представить себе последнее убежище Лайма. Главный поток шириной в половину Темзы мчится под громадным сводом и питается ручьями: эти ручьи спускаются водопадами с более высоких уровней и очищаются при падении, так что в этих боковых каналах грязен лишь воздух. Главный поток издает душистый, свежий запах с примесью озона, и повсюду в темноте слышен шум бегущей или падающей воды. Когда Мартинс и полицейский подошли к этой реке, только что кончился прилив: сперва они спустились по винтовой железной лестнице, потом миновали короткий проход, такой низкий, что им пришлось нагибаться, а потом у их ног заплескалась мелкая с краю река. Мой человек посветил фонариком на край потока и сказал: «Пошел туда», потому что как глубокая река прибивает к берегу всякий хлам, так и канализационный поток оставляет в мелкой воде у стены апельсиновые корки, пачки из-под сигарет и тому подобное, и в этих отбросах Лайм оставил свой след четко, будто на сырой земле. Полицейский держал фонарик над головой в левой руке, а пистолет в правой. Мартинсу он сказал:

— Держитесь позади меня, сэр, этот гад может выстрелить.

— Тогда почему, черт возьми, вы должны быть впереди?

— Это моя работа, сэр.

Они шли по колено в воде, полицейский направлял луч фонарика на взбаламученный след у края потока.

— Самое нелепое, — сказал он, — что этому гаду все равно никуда не деться. Все выходы охраняются, путь в русскую зону перекрыт. Нашим ребятам остается только прочесать боковые ходы от люков.

Полицейский достал свисток и свистнул, очень издалека стали доноситься ответные трели.

— Все уже внизу, — сказал он. — Я говорю об отряде полиции специального назначения. Ребята знают это место так же, как я Тотенхем-корт-роуд. Жаль, меня сейчас не видит моя старуха. — Он приподнял фонарик повыше, чтобы посмотреть вперед, и в этот миг раздался выстрел. Фонарик выпал и шлепнулся в воду.