Но Кухарь поднялся, весело подошел, обхватил за плечи, потряс, сказал:

"Ну, здорово, рад видеть, герой!"

Щерба кивнул, насторожился.

"Я приехал сверху, - Юрка ткнул многозначительно пальцем в потолок и сказал неопределенно: - Занимаюсь кое-какими ответственными делами, осклабился. - В вашем корпусе недавно... Тут вот недельку назад шебуршу бумагами, читаю и глазам не верю: Щерба! Миня!.. - Кухарь отошел, сел на нары. - Оформлять твое орденское дело должен я... Ты мне, Миня, правду скажи: твой отец враг народа? Ты извини, что я так - напрямую... Но сам понимаешь..."

"Он репрессирован", - сквозь зубы ответил Щерба.

"Значит враг народа?"

"Он репрессирован", - глухо повторил Щерба.

"Ну ладно... "Звезду" хочешь получить? Я все сделаю, как надо, но с условием: мы с тобой не знакомы. Понял? Чтоб не подумал кто, что подсобляю однокласснику. Понял?" - он вцепился напряженным взглядом в лицо Щербы. И не было уже в этом взгляде ни радости от встречи, ни доброжелательства, а проступила из истинного нутра Юрки Кухаря злобная осторожность. Он ненавидел сейчас Щербу за то, что при шлось притворяться, лгать, как-то зависеть. "Так ты понял?" - в третий раз спросил он.

И Щерба вдруг понял другое: Кухарь боялся - вдруг кто-то узнает, что знакомы, одноклассники, что отец репрессирован, а он, майор Кухарь, благословил наградные бумаги сына врага народа... Но мог же просто замухорить их, зарубить, не объявляться. Щерба и не знал бы никогда, что он... Мог бы понадеяться, что Щербу убьют... Чего же он вылез?.. Объяснение могло быть одно: комбриг человек настырный, смелый, вспыльчивый. Щерба ходил у него в любимцах, даже расцеловал прилюдно, когда дивизион Щербы сжег семь "пантер". К тому же комбриг и командующий корпусом были друзьями еще по курсантским годам, и комбриг добивался своего, в особенности когда речь шла о наградах для его людей, тем более, что просил их всегда за дело. Кухарь все это просчитал и понял, что заруби он наградные документы Щербы, - комбриг взъерепенится, нашумит командующему, а ведь они на "ты", рюмку вместе выпивают, не то что он, Кухарь, вытягивающийся перед комкором, завидев его еще за сто метров... Что тут делать? И подписать боязно, и замухорить опасно, вдруг комкор поинтересуется...

Все это, может, и забылось бы, но спустя много лет, когда встретились снова уже на юрфаке, Кухарь сам вроде напомнил: повел себя как последний дурак - пытался расположить к себе, заискивал, намекал, что прошлое касается только их двоих, и хорошо бы, чтоб больше никто не знал.

"Ты ему не напоминай, не давай понять, что раскусил его тогда, сказала Щербе однажды жена. - Ты свидетель его подлости и унижения. Люди не любят таких свидетелей".

Единственный человек, кто знал об этом, - Сергей Ильич Голенок.

"Юрка всю жизнь будет чувствовать себя пресмыкающимся перед тобой, сказал он Щербе. - Ненавидеть и любезничать. Будь с ним осторожен, Миня. Споткнешься - добьет.

Подобный тип вечен, неистребим. Они начинают сражаться за себя не после того, как их разоблачат, а до - упреждают. Помнишь историю с индюшками на сыроварне, как Юрка прибежал ко мне и клянчил, чтоб я сказал директору школы, что он непричастен? А ведь его никто еще не обвинял! Но он хотел упредить. Так и в твоем случае с наградными документами..."

- Слушаю тебя, Юрий Кондратьевич, - сухо сказал Щерба.

- У меня юрист ушел на пенсию. Нужен толковый человек. Оклад приличный. Порекомендуй кого-нибудь. Не сопляка-выпускника, конечно, а чтоб со стажем мужик был. Ну и характер... чтоб мы сработались.

- Это что, срочно?

- Желательно, - сказал Кухарь.

- Я в отпуск ухожу.

- Куда едешь?

- По Волге.

- С Галей?

- Да.

- На кой тебе черт Волга! - рассыпал Кухарь смешок. - Жарынь, тьма народу... Да и деньги сумасшедшие! Ты каким классом? Могу на сентябрь сделать две путевки в Карловы Вары. С тридцатипроцентной скидкой. Тебе и Гале. Отличный санаторий. Сервис. Заграница.

- Не получится. Ей в сентябре в школу, - отказался Щерба, выдвинув самый удобный мотив отказа. - А человека я тебе подыщу, когда вернусь. Если, конечно, потерпишь, - не очень веря, что поиск юриста для облсовпрофа был истинным поводом звонка Кухаря.

- Ладно. Видно будет... Чем занят сейчас?

- Всего хватает.

- Я слышал, опять ворошите дело об этих расстрелянных?

"Вот оно что! - подумал Щерба. - Ну да, брат-то его был тогда председателем парткомиссии! Каким образом пронюхал, что я занимаюсь этим?.. Неужто шеф сболтнул?.. Могли случайно встретиться в обкоме. Тары-бары и - выползло. Вроде и тайна небольшая, не секрет, тем более в мимолетной беседе с членом бюро обкома, председателем Облсовпрофа. "Как живете? Что нового? Как там мой приятель Миша Щерба?" Таким вот образом..."

- Кроме этого хватает. Есть дела посерьезней, - увильнул Щерба.

- Тоже верно... Да и что там может быть нового?! Все давно досконально проверено. Брат-то мой, покойный, уж как изучал!

- Помню... - сказал Щерба, - удивленно думая между тем: - "Чего вдруг Юрку зачесало, когда там действительно все ясно?"

- Я ж и говорю! Пустая трата времени... Вот публика! Пишут и пишут! Мы тоже от этих жалобщиков стонем... Держи меня в курсе, если что... А насчет Карловых Вар подумай, посоветуйся дома... Будь здоров!..

22

Задержанный в аэропорту за спекуляцию водкой шофер такси Смотрицкий сидел в кабинете следователя - в маленькой комнате с одним окном, где кроме стола, четырех стульев и старого обшарпанного сейфа, ничего не было. Кабинет находился в конце длинного темноватого коридора, из дежурки доносились громкие голоса, хлопали входные двери.

Смотрицкий был хмур, небрит, невыспавшийся, воспаленные глаза сузились, откуда-то под ногти набилась грязь. Он сидел, опустив голову, и чувствовал, как от трикотажной тенниски разило потом. Машина его стояла на площадке районного ГАИ, размещавшегося на втором этаже этого же здания.

Следователь читал какие-то бумаги. По лицу этого человека в штатской одежде Смотрицкий ничего не мог понять - строг ли, покладист ли, как вести себя с ним, в каком он звании, как обращаться к нему, на что можно рассчитывать... На что рассчитывать? Взяли-то с поличным - 28 пол-литровок "Столичной" в багажнике... Продать успел только две... Начал сбывать третью двум демобилизованным солдатам и не заметил как подошел сзади из-за машины милицейский сержант... Демобилизованные сидят в коридоре свидетели... Так что для срока все в наличии: 28 пузырей водяры, свиде тели... Первый раз в жизни, и тут же втюхался... Ах, дурак!

Смотрицкий потер грязной ладонью запавшую жесткую щеку, серую от бессонницы. Он привык не спать по ночам. Но одно дело, когда выезжаешь в ночную смену, ездишь или торчишь на стоянке на привокзальной площади и у аэропорта, - куришь, поболтаешь с другими таксистами... Иное дело не спать ночь, просидев в дежурке...

- Ну что, Иван Иванович, будем разбираться? - вдруг произнес следователь, не отрывая глаз от бумаг.

От неожиданности Смотрицкий, погруженный в свои не веселые думы, вздрогнул, глянул на следователя. Лицо его было свежим, умытым, гладким, хорошо зачесанные волосы, видимо, после утреннего душа, еще держались, и шофер подумал, что выгляди он огурчиком с грядки, возможно, следователь и отнесся бы подобрее. А так - кому приятно смот реть на небритую грязную харю, от личности с таким фасадом и ему бы, Смотрицкому, захотелось поскорее избавиться...

- Значит, решили заработать? - спросил следователь.

- Да, - вздохнул таксист. - Врать не стану.

- Очень правильная мысль... Сами-то пьете?

- Нет! Ей богу нет!.. Печень больная, нельзя мне.

- Вот и вышло, как в поговорке: "Хмельного в рот не берет, а на своих ногах зашатался". Так, что ли?.. Сколько же у вас всего было водки?

- Тридцать поллитровок.

- И давно занимаетесь таким промыслом?

- Первый раз! Никогда в жизни... до этого!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: