Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.

- Теперь вот что... - начал было Щерба и умолк, открыл ящик письменного стола и достал оттуда что-то завернутое в свежий носовой платок. То, что Щерба собирался сейчас поручить Скорику, было если не незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо понимал это, и ему не хотелось приучать молодого следователя к подобным фокусам. Помимо этих соображений имелось еще одно немаловажное: то, что он намеревался осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой доказательной силы, любой судья утрет ему нос, потому что завернутый в платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не изъята на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е. не приобщена к делу подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили в частной беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во что он хоть и слабо, но поверил (потому, что обязан был верить всему), в дальнейшем он найдет иную возможность закрепить версию чистенько, доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. - Виктор Борисович, предвижу ваше удивление. Но ничего липовать мы не станем. Просто хочу проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать коробочку экспертам. На ней могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми, что на рулончиках фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои предположения полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у вас будет... Футлярчик этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.

Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал, шла репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось о многом, но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:

- Чей он, Михаил Михайлович?

- Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно, держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул ее Скорику...

43

Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился на автостанцию, купил билет на рейсовый автобус "Подгорск - Ужва", и сев в полупустую машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то жевал, не спешил, хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.

Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и Белоруссии, - ответы на запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай. И - никаких следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не проживали", "Не проживают", "Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у Сергея Ильича не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам в своей работе: "да" - "нет". И многолетнее такое многообразие не порождало никаких эмоций.

Сегодня он должен окончательно прояснить все, что касается Ульяны Васильевны Бабич.

Автобус выбрался уже из сутолоки центра и катил по широким улицам нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.

Коротая время, Сергей Ильич думал о том, какие дальнейшие шаги предпримет в поисках наследников 300.000 долларов, окажись Ульяна Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые подумал: странно, что Бучинский не оставил завещания, как это принято на Западе, тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же дело? Считал, что совершенно одинок, завещать было некому?..

Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых шофер подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно, к тому же в салон откуда-то гнало горячий дух бензина. Сергею Ильичу сделалось дурно, пытался все время вздохнуть полной грудью, перевести дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась головная боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус, выскочить, лечь среди поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...

В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая. Тут же на площади, где была конечная остановка, он посидел на скамье, передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.

Калитка дома номер пять оказалась запертой, окна затворены и за стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился к соседней, справа, калитке, скобой поднял щеколду, вошел во двор и по шуршащей гравийной дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.

- Входите, открыто! - раздался голос.

Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в темноватой прихожей хозяина, который склонившись, переливал из молочного бидона в трехлитровую банку тягучий, приторно пахший цветами мед.

- Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая руки мокрой тряпкой, спросил хозяин. - Проходите, - он первым прошел в дверь, распахнутую в светлую кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого, в старенькой желтой с коричневыми полосками сорочке, заправленной в широченные брюки, державшиеся на подтяжках.

- Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините за вторжение. Я, собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там, по-моему, никого нет.

- Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?

- Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.

- Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?

- Сергей Ильич.

- А меня Марьян Зенонович.

- Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.

- Плохо. Надежды мало.

- Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну Васильевну, ее мужа? Понимаете, мне нужно кое-что уточнить о ее родне. Скажу вам откровенно, речь идет о наследстве.

- Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. - Все расскажу, что знаю, может и мне чего перепадет из наследства того, - он добродушно рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью их знаю тридцать четыре года, как переехали сюда в сорок шестом из Хабаровска, так мы рядом и живем, строились тут разом. Я Антону помогал, Бабичу покойному, он мне. Спрашивайте, скажу, что помню.

- Откуда они родом?

- Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник, хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края с Урала.

- А Ульяна Васильевна?

- Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в Хабине или Хибине, не помню точно.

- В Харбине, наверное?

- Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.

- А детей у них нет?

- Нет. Как говорится, бог не дал.

- Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?

- Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с ними приехала, но жила в Подгорске.

- Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за границей?

- Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька, царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз за неделю до Ульяниной болезни.

- А как его фамилия?

- Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.

- Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть, какие-нибудь родственники нашлись тут?

- Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной. Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: