Дым, дым... Черный, тяжелый. Клубится, наплывает, давит на грудь. И он все меняется и меняется, этот страшный грязно-багровый дым. То медленный, вялый. А качнется, вспыхнет кровавым пламенем и уже движется быстро, тревожно - мигают, танцуют красные языки в черном взвихренном круговороте. Дым... Дым...

И сквозь него плывет, надвигается на Татьяну огненное лицо Григория.

Бред прекратился только на третьи сутки. Постепенно, как чужие, открыла глаза: свет... белый, спокойный...

"Как странно, - подумала она. - Свет - белый..."

За большим иллюминатором над мирным фиолетовым лесом ярко светили два солнца - зеленоватое и голубое. Возле койки Николай в белом халате...

Осторожно, огромными обожженными пальцами Петров берет со стола изящную подставку из белой пластмассы, опускает на тумбочку возле Татьяниной койки. А на подставке - цветок. Светящийся, лучистый...

Нащупывая путь своими белыми толстенькими корешками, переполз на край, будто поближе к Татьяне, наклонился и сияет, переливается нежным трепещущим цветом. Ярко-фиолетовым, зеленоватым, а потом голубым, как родное земное небо на рассвете...

И сразу Татьяна вспоминает: это она, та самая веточка, увядшая тогда, почерневшая, которая подарена Грициком в последнюю минуту...

Цветок вобрал в себя его свет и... Вот, как в легенде...

- Зенона-Талл... - шепчет Татьяна. - Ожил...

- Зенона-Талл... - задумчиво кивает Николай. - Зенона-Талл, дитя звезды...