Андрей, прикрывая за собой косую - на одной петле - калитку, вспомнил, как совсем, кажется, недавно и он вот так же беззаботно барахтался и визжал в сухих палых листьях и с необъяснимой, какой-то тревожной грустью, будто зная, что скоро это кончится и никогда уже не повторится, вдыхал их незабываемый, горький и сильный запах.
Мальчишки (и Вовка-беглец среди них) сидели в этот раз спокойно на самой высокой куче, как грачи на копне, и, замерев, слушали бородатого Силантьева, который что-то рассказывал неторопливо, постукивая по земле старенькими деревянными граблями. Рядом на скамейке стоял самовар, и голубой дым из него пластами, похожими на ложащийся туман, неподвижно держался в сыром и сумрачном от лип воздухе, висел на голых ветках, цеплялся за крыльцо. Прямо, как у старого колдуна, подумалось Андрею.
Никто не заметил его, и он, подойдя ближе, услышал конец страшной сказки: "Теперь-то так не бывает, а в старину случалось... Этот самый упырь, он встает из могилы и ходит ночью по земле с закрытыми глазами и ищет ощупью детишек или кого помоложе, чтобы высосать кровь. И тогда, как насосется, он снова оживает и может жить среди людей, пока, значит, этой крови ему хватает. Ему, выходит, чтобы жить, нужна молодая кровь. Потом снова позеленеет, в могилу прячется, а по ночам опять встает, ищет. Вот в этот самый момент, как он ляжет, так надо до полночи вырыть его из могилы, отрезать голову, между ног ему положить да и вогнать в самое сердце кол, непременно осиновый. Тогда уж он - раз в сердце дыра, крови-то держаться негде - упырничать больше не сможет, сдохнет..."
Вовка тихонько повернулся и гаркнул соседу в ухо. Тот подскочил и бросился на него. Через минуту из кучи уже неслись вопли и торчали, дрыгаясь, одни руки да ноги, и уж не разобрать было, где чье.
- Здоров, Сергеич, - поднялся навстречу Андрею Силантьев. - Чайку попьешь? С сайкой. У меня и конфеты есть - для огольцов держу.
Андрей не отказался - когда он еще домой попадет - и сел рядом на скамью.
- Ты ведь по делу, конечно? Или навестить?
Андрей взял стакан, отломил кусок мягкой булки.
- Считай, как тебе приятнее, - не стал врать Андрей, хоть и стыдно ему было.
- Да и то сказать, - согласился старик, - нынче навещать не принято. Все дела да случаи, всем некогда. Один я на все село в свободном времени нахожусь. Да еще этот, приезжий. Шибко интересный мужик. Он не из спортсменов будет?
- Да нет, по искусству...
- А... Я ведь почему так сказал - все по утрам вижу, как он бегает, тренируется. В костюме таком - красном, с лампасами, как у генерала, только белые они, а на спине не по-нашему написано. Красивый костюм. И сам он немолодой уже вроде, а здоровый такой.
Андрей как-то и сам его видел, когда рано утром - к первой дойке ходил на ферму (поговаривали, что нет-нет да потечет молочко мимо колхозных фляг). Андрею-то теперь не до зарядки - и он с завистью смотрел, как Великий - плотный, сильный, тяжелый - неумолимо летел сквозь орешник, как хорошо тренированный кулак. Хоть и пыхтел изо всей мочи, с натугой.
- Потому и здоровый, что бегает.
- Это верно. Меня вот ни за что не заставишь. А вот ребят уговорил тоже за ним табуном носятся. Он им все фокусы разные для драки показывает - я подглядел. Интересно. Бери еще сайку-то, не бойся - не объешь. Ты чего спросить-то хотел? Или забота какая?
- Спасибо за чай, дедушка, хороший он у тебя, умеешь заварить. Андрей поставил стакан, вздохнул, чтобы показать, как хорошо он напился. А забота вот какая. Ты ведь церковь сторожишь?
- Ну. Работа нетрудная - и приварок к пенсии.
- И как у тебя поставлена... охрана объекта?
- Это церкви, что ли? А что - запираюсь на все замки - их много - и снутри и снаружи, на окнах прутья в палец, стены пушкой не прошибешь - и сплю до утра, давлю мышей храпом. Или по-другому надо? Так ты скажи исполню.
- По-другому пока не надо. Делай все, как раньше делал. А когда надо будет по-другому, я скажу, ладно? И каморку, где спишь, покажи мне завтра, хорошо?
- Ишь ты... Интересно...
- А может, и нет, - ответил Андрей на свои мысли и встал. - Ну будь здоровым, дедушка.
- Ладно, буду, - пообещал с готовностью Силантьев.
Вовка уже давно отделился от приятелей и терпеливо дожидался Андрея за калиткой.
- Дядя Андрей, задания мне еще нет?
- Нет, Вовка, пока нет. Но скоро будет. Готовься.
- Я всегда готов! А оружие мне дашь?
- Знаешь, где твое оружие?
- Где? - Вовка расширил глаза, готовый тут же сорваться и бежать за "своим" оружием.
- Вот здесь, - Андрей пальцем стукнул его в лоб. - Понял?
Вовка добросовестно подумал и на всякий случай сказал: "Да!"
Глава 4
В правлении давно никого уже не было, один Андрей сидел у себя, заканчивал прием граждан. Через открытое окно он слышал чуть ли не все село, догадывался о том, что происходит почти в каждом дворе.
- Зорька, Зорька, Зоренька! - Это ласково и истошно зовет зачем-то свою козу тетка Куманькова, сильно вздорная женщина. - Куды прешь, зараза! - Это она уже на мужа: значит, Куманьков-старший опять где-то хватил через меру.
Часто хлопали двери, стучали калитки, по селу слышались велосипедные звонки, смех и веселые разговоры, вспыхивали девичьи песни - народ тянулся в клуб.
Забежала по дороге домой почтальонша Люба, занесла участковому повестку в суд: вызывали по делу Тимофея Елкина.
Андрей, посмотрев на часы, закрыл окно и запер ящики стола и сейф; махнул щеткой по сапогам, надел перед зеркалом фуражку и вышел на улицу.
Было довольно тепло для этой поры. Время от времени только пробегал над селом ветер, неся охапку листьев, бросал ее где-нибудь на дороге, будто враз наскучило ему такое пустое занятие, и бежал дальше, высматривая что-нибудь поинтереснее, надеясь, что где-то ему подвезет: сорвать, например, с веревки высохшее белье (что помельче) и забросить на крышу сарая. Но силенок у него на это явно бы не хватило...
У калитки Чашкиных Андрея окликнул Великий. Он выглядывал из открытой дверцы машины, помахивал лениво опущенной рукой, в которой держал метелочку из цветных перьев.
- Что не заходишь, шериф? В этом доме для хорошего человека всегда найдется стакан доброго вина, набитая трубка и веселая девушка.
Великий с первого дня знакомства держался с участковым фамильярно-дружески, покровительственно, с чуть уловимым оттенком превосходства и даже легкого презрения. И хотя Андрею иногда казалось, что это неспроста, не случайно, не только привычная манера общения с людьми, что Великий пытается таким обращением как-то влиять на него, в чем-то подавлять его волю, - он почему-то не мог осадить его, не поворачивался язык твердо обрезать такого солидного и, главное, добродушного человека. Как-то он все-таки сказал Великому: "Не зовите меня шерифом, не надо". "Обижаешься? - искренне удивился тот. - Хорошо, буду звать сенатором". И весь разговор. "Ладно, пусть петрушничает, - подумал тогда Андрей, - если без этого не может. Переживу".
- Ты в клуб, шериф? - Великий выбрался из машины, с удовольствием потянулся, разминаясь. - Все бы ничего: и здоровье есть, и судьбой не обижен, и все эубы-волосы до сих пор на месте, а вот пузечко растет, сволочь. Пойдем, посмотришь, как я устроился.
Андрей будто бы подумал, будто бы прикинул, есть ли у него время, и согласился.
Стариков дома не было - в клуб умелись пораньше, места хорошие захватить, и Великий держал себя хозяином. Впрочем, он, наверное, и при них особо не скромничал.
Андрей остановился на пороге горницы, невольно покачал головой.
- Вот так надо жить, шериф, - хвастливо засмеялся Великий. - Как говорит мой друг Монтень, наслаждение настоящим есть единственно разумная забота о будущем. Мысль ясна?
Да, Великий имел талант к красивой жизни, к "наслаждению настоящим". Заброшенная комнатушка преобразилась, как бедная сирота, попавшая в богатый дом, к добрым родственникам. Старая печь, оклеенная винными этикетками, покрытыми свежим лаком, стала теперь прямо-таки изразцовой голландкой; в ее устье поблескивали бутылки - это был как будто бы домашний бар. На серых бревенчатых стенах висели вперемешку добытые откуда-то лапоточки, боксерские перчатки, эспандер и всякий другой спортивный набор и очень хорошее, сделанное под старинное, ружье. На кровать, собранная вверху узлом, шатром падала с потолка белая марля (от мух, что ли) вроде балдахина, скамья у другой стены была покрыта чем-то клетчатым и мягким, наверное, чехлом с заднего сиденья машины. В углу прялочка (с чердака достал), на которую небрежно брошен красивый спортивный костюм.