Джеймс Алан Гарднер

Три слушания по делу о наличии змей в крови человека

Касательно линзового устройства, таковым образом собранного, дабы увеличивать образы разных существ, слишком мелких для обозрения невооруженным глазом

Его святейшество Верховный Патриарх Септус XXIV слыл большим знатоком кандалов.

Святой закон каждому ответчику повелевает представать пред непогрешимым судом закованным в цепи. Однако Лорд-тюремщик пользовался большой свободой в определении того, какой из узников какими веригами будет отягощен. Денежный мешок мог купить для себя позволение обойтись лишь золоченой цепью, обернутой вокруг шеи; женщина, если была она молода и красива, проведя некоторое время с Тюремщиком в его апартаментах, выходила от него с поблескивающими серебром браслетами на запястьях -- тоже цепи, но тонкие, как нити. Если же, с другой стороны, обвиняемый не отличался ни богатством, ни положением в обществе, и в плане женских чар также не мог предложить ничего выдающегося... что ж, для таких в тюрьме имелся добрый запас ручных и ножных кандалов, тяжелых цепей и других оков, несущих на себе тяжкую печать господней справедливости.

Стоящий сейчас перед Патриархом человек по количеству опутывающих его цепей занимал довольно редко встречающееся среднее положение: прочные ручные браслеты, соединенные железной цепью, достаточно толстой, чтобы узник даже и не пытался ее разорвать, и в то же время не настолько тяжелой, чтобы болезненно оттягивать руки. Очевидно, в данном случае Лорд-тюремщик решил проявить осторожность, и Септус терялся в догадках относительно причин такой осторожности. Должно быть, обвиняемый сам по себе ничего из себя не представлял, но в то же время обладал достаточными связями для того, чтобы избежать излишних унижений... может быть, музыкант или скульптор, завоевавший расположение некоторых влиятельных городских семейств. В нем несомненно было что-то от художника: глаза так и пылали на упрямом лице. Из тех взрывных субъектов, что способны на душевные порывы, но не в силах извлечь из них пользу.

-- Да станет известно суду, -- заголосил Первоприсутствующий, -- что здесь стоит Антон Левенгук, естествоиспытатель, обвиняемый в ереси против Господа и непорочной девы Марии. Преклони колена, проситель, и помолись с Его Святейшеством о том, чтобы сегодня свершилась справедливость.

Септус помедлил секунду, наблюдая за поведением Левенгука. Когда пред судом представали воры и убийцы, они падали на колени немедленно, истовой молитвой пытаясь доказать свою невиновность. Еретики же, наоборот, всячески выказывали свое презрение и даже начинали публично хулить Святой Престол -не самый лучший способ снискать милость суда, но, в конце концов, многие еретики попадали в это помещение полные решимости взойти на эшафот и принять мученическую смерть. У Левенгука были глаза именно таких фанатиков, однако он, по-видимому, не обладал их убежденностью -- не изменившись в лице, он преклонил колена и склонил голову. Патриарх поспешно прикрыл глаза и уже в шестой раз за сегодняшнее утро прочел нараспев слова молитвы: "Господи, дай мне мудрость, чтобы узреть истину. Благословенная Дева, дай мне мудрость, чтобы восстановить справедливость. И да свершится сие к вящей славе Господней. Аминь".

Заключительное "аминь" разнеслось по залу суда -- секретари и адвокаты повторяли за Патриархом ритуальную формулу. Септус бросил взгляд на Satan Watchboy -- зловещее наименование для жизнерадостного веснушчатого юноши, единственного из присутствующих, кто не должен был закрывать глаза во время молитвы. Watchboy дважды кивнул, показывая, что Левенгук должным образом совершил молитву и произнес "аминь" вместе со всеми. Хорошо; значит все, что здесь произойдет, будет иметь законную силу и божье благословение.

-- Господин Прокурор, -- произнес Септус, -- огласите обвинение.

Прокурор поклонился, насколько позволило ему обширное брюхо. Он уже вспотел, бисеринки пота выступили на его напудренном лице. День сегодня вовсе не жаркий, на дворе ранняя весна, но прокурор Бен-Жакоб славился своей потливостью; эта его черта доставляла больше хлопот его оппонентам в суде, чем ему самому. Льющиеся по лицу прокурора потоки часто настолько отвлекали адвокатов защиты, что они пропускали слабые места в аргументации обвинения. А Септус знал, что слабые места в аргументации Бен-Жакоба можно найти всегда -- старина Абрахам не отличался большим умом. Однако он был честен и не мог даже помыслить о личном обогащении за счет тех, против кого выступал в суде, и поэтому Патриарх не собирался менять своего прокурора.

-- Ваше Святейшество, -- сказал Бен-Жакоб, -- речь идет о посягательстве на доктрину... э-э... Спящей Змеи.

-- Вот как? -- Септус взглянул на Левенгука. -- Сын мой, ты и вправду отрицаешь Божью доктрину?

Тот пожал плечами.

-- Я опроверг эту доктрину. Потому она вряд ли может исходить от Бога.

По рядам присутствующих прокатился возмущенный возглас. Они считали частью своих обязанностей демонстрировать ужас при любом богохульстве. В то же время те же самые люди могли легкомысленно шептаться и перешучиваться, когда речь шла о настоящих ужасах: убийствах, изнасилованиях, зверских избиениях.

-- Зрителям надлежит сохранять молчание, -- устало произнес Септус. Эти слова он также произносил сегодня уже в шестой раз. -- Господин Прокурор, зачитайте текст.

-- Э-э текст... да, текст...

Септус спокойно ждал, пока Бен-Жакоб рылся в своих бумагах и пергаментах, отыскивая нужный документ. Конечно, это часть стандартной процедуры -- зачитать те строки Священного Писания, которые обвиняемый отрицает, чтобы удостовериться в отсутствии недоразумений и разночтений. И то, что Бен-Жакоб терял нужную бумагу в кипе других документов, тоже стало частью стандартной процедуры. У любого другого прокурора это считалось бы стратегическим ходом; у Бен-Жакоба это была всего лишь рассеянность.

-- Ах, вот же он, да, вот он, -- пробормотал он, наконец, вытаскивая на свет Божий истрепанный лист с явственно видимыми жирными пятнами по краям. -- Евангелие от Сусанны, двадцать третья глава, первый стих. -- Бен-Жакоб помедлил, давая двоим присутствующим экспертам время, чтобы найти это место в своих экземплярах Писания. Они будут следовать по тексту за словами прокурора, готовые заметить любую оговорку или отклонение от канонического Слова Божьего. Когда они дали знак, что готовы, Бен-Жакоб откашлялся и начал читать:

Когда закончилось шествие, они ушли в сад, что за стенами Иерусалимскими. И вечером случилось так, что Матфей заметил там змею, что пряталась в траве. Он взял камень, чтобы раздавить тварь; однако Мария удержала его руку и сказала:

"Она не опасна. Смотри же, змея спит."

"Но, Искупительница, -- возразил Матфей, -- змея ведь не будет спать вечно."

"Воистину, -- сказала Мария, -- обещаю тебе, она проспит до зари; а когда придет рассвет, мы покинем это место и всех змей, что его населяют."

Однако Матфей не оставил камня и продолжал взирать на змею со страхом.

"О маловерный, -- сказала Мария Матфею, -- почему тебя так пугает спящая змея перед глазами, когда ты не видишь змей в собственном сердце? Истинно говорю тебе, в каждой капле крови твоей полчища змей неисчислимые, и так же у каждого из детей земли. Все вы отравлены черным ядом, отравлены смертельно. Но пока ты веришь в меня, пением своим усыпляю я змей; и будут они мирно спать, пока ты не оставишь бренную плоть и не войдешь в утро нового Божьего дня."

Бен-Жакоб опустил свой документ и посмотрел на экспертов, ожидая их одобрения. Патриарх тоже повернулся в их сторону, однако он и без их подтверждения знал, что текст зачитан правильно. Отрывок этот Септус знал наизусть, ведь то был один из столпов Матери-Церкви -- благая весть Святой Девы о спасении. И один из тех текстов, что еретики оспаривали чаще всего. Положение о первородном грехе, проклятии, которое каждый человек несет в собственном теле... слишком страшный образ для впечатлительной души. Какой Бог, -- вопрошали они, -- проклянет невинное дитя за то лишь, что оно посмело родиться? Хороший вопрос, над ним и до сих пор ломают голову многие изощренные умы. Но слова Святой Девы не подлежат сомнению, независимо от того, понимают или не понимают теологи весь заложенный в них потаенный смысл.