Впрочем спокойно досидеть до седых волос Ленке не удается. Сначала звонит знакомый психиатр и жалуется на своего пациента, потом - пациент этого психиатра и жалуется на врача - ну, с этими Ленка быстро разделывается, но потом звонит поэт Добролюбов, у которого что-то там не ладится с новым романом. То ли он пытается скрестить в нем христианство с исламом, то ли иудаизм с индуизмом - никому в мире это пока не удавалось, поэту Добролюбову тоже не удается. Он уже сократил роман до размеров повести и теперь пытается придать произведению дополнительную выразительность.

- Слушай, - говорит он, - как называются собаки с такими длинными мордами, голые, знаешь?

- Таксы?

- Нет, - досадливо отвечает поэт Добролюбов, - про такс я и сам знаю. Ну знаешь, у них еще глаза раскосые, как у лысых китайцев...

- Бультерьер, может?

- Во! Буль! Как ты думаешь, ему ошейник может морду натереть?

- Может, если хозяин придурок, - говорит Ленка. - А зачем тебе буль?

- В повесть вставить. Ты понимаешь, там у меня должна действовать собака как персонификация темных сил. Мировое зло, понимаешь? Мой тесть приводит ее домой, и тут же у всех начинаются жуткие неприятности.

- Слушай, - говорит Ленка, - оставил бы ты собаку в покое. Почему вы все пишете о том, чего не знаете?

Поэт Добролюбов обижается. Но не смертельно, потому что переключается на полный, но сумбурный анализ политической ситуации в северном полушарии.

В конце концов он выдыхается, и Ленка вновь берется за психиатрический справочник.

Поначалу читать его было увлекательно, но на восьмом синдроме Ленка с ужасом обнаруживает, что у нее нет ни одного здорового знакомого. Она уже нашла типичный пример дисморфофобии, два отличных маниакально-депрессивных психоза и несколько ярких случаев копролалии. А уж о мании величия и говорить нечего, - думает Ленка, лихорадочно перебирая своих друзей-приятелей. Да что там друзья - с дальними знакомыми тоже далеко не все в порядке - вот двоюродную кузину Норочку пришлось лечить от депрессии и комплекса неполноценности, после того как их проездом из Парижа в Мелитополь навестила американская тетя-миллионерша. А Белозерская-Члек, потомственная дворянка в первом поколении, уже лет десять держит свою маму в сумасшедшем доме и так и говорит про нее: "Эта сумасшедшая психопатка".

Родители вернулись из гостей рано. Они уже достигли того золотого возраста, когда люди начинают понимать, что всюду хорошо, а дома лучше, хотя эта нехитрая истина вбивается в головы чуть не с самого рождения.

- Читаешь? Хорошо, - одобрительно говорит Ленкин папа. - И чем же ты больна?

- Всем, по-моему, - Ленка загибает пальцы и начинает перечислять страдания в алфавитном порядке.

- Типичный синдром третьего курса, - говорит папа, - ничего, пройдет.

- А у нас в роду были сумасшедшие? - интересуется Ленка.

- Сколько угодно, - с гордостью говорит папа, - это по линии Срулевичей. Все Бромштромы отличались хорошим цветом лица, а все Срулевичи были сумасшедшими. Да вот хотя бы тетя твоя - она к телефону в коммуналке там, знаешь, на стенке такие телефоны - выходила с папиросой в зубах, но голая. Прекрасный математик была, кстати. Доктор наук. Ты, похоже, в нее удалась. Больше-то у нас в роду ни у кого математических способностей нет.

- Ну, у мамы есть, - защищается Ленка.

- Ты про маму не говори, - почему-то вдруг обиделся папа, - у нее дедушка под себя чистый лист бумаги подкладывал, когда садился - заразиться боялся.

- Чем заразиться? - с интересом спрашивает Ленка.

- Туберкулезом.

- Все ты, Муня, выдумываешь, - в свою очередь обиделась мама. - Не бумагу, а газету. И не туберкулезом, а холерой.

- И где была холера, - ядовито осведомляется папа, - в Мелитополе?

- Нет, в Индии. Но у них в институте работал индус. Или нет, то был китаец. И уже не в Мелитополе, а в Красноярске. Это когда бабушка на тифозную вошь села.

- Так что у тебя есть все шансы, Лена, - бодро говорит папа, - выше голову!

- Вы меня совсем запутали, - устало говорит Ленка. Она уже несколько одурела от этого болезненного бреда и теперь пытается выяснить, чем же, все-таки, у Губерманов кормили. Но папу уже трудно остановить.

- Из всех Срулевичей, - задумчиво говорит он, - нормальный только молодой Срулевич. Хорошей мальчик, кстати. И как раз немногим старше тебя, Лена.

- О чем ты говоришь, Муня, - неожиданно взрывается мама, - это молодой Срулевич нормальный? Он такой же нормальный, как мой дедушка. Нормальный человек не ставит мочевой пузырь в холодильник.

- Он писал диссертацию, - защищается папа. - Ему этот пузырь был нужен для патогистологии.

- Ах, для патогистологии...

Оба раздраженно умолкают. Вообще-то, мочевой пузырь в холодильнике вещь не слишком запредельная. Ленка держала там мотыль - рыбок кормить. Пока папа не полез как-то в холодильник перехватить чего-нибудь до обеда и не набрел на красную шевелящуюся массу. Теперь Ленка держит мотыль в сортирном бачке. Там проточная вода, и мотылю хорошо. Папа пока об этом не знает.

Ленка ставит на полку психиатрический справочник и берется за Грофа. Тоже ничего.

- А цветом лица ты все-таки в Бромштромов пошла, - задумчиво бормочет папа.

Все любят читать психиатрические справочники - они по своей популярности не уступают детективам. И не потому, что приятно ставить диагнозы своим друзьям и знакомым (а ведь, действительно, приятно!), а потому, что в одной из этих скучных и страшных книжек, одетых в безликие переплеты цвета присутственных мест, мы надеемся набрести на одну-единственную болезнь - свою болезнь. И совпадут симптомы, и мы поймем, почему нам бывает так плохо и страшно, почему не спится ночью, а по утрам невозможно продрать глаза, почему мы не в ладу с миром, или мир не в ладах с нами. А раз есть болезнь, то ведь должно существовать какое-то лечение. Аутотренинг там, или психотерапия. Вам хорошо... Вы расслаблены... Ваши руки теплые и тяжелые. Особенно правая. Да и левая тоже... Туда же... Вам уже лучше, говорю я - вы завтра проснетесь и это уже будет другой, лучший мир - нет, я не в этом смысле... Просто вам уже гораздо лучше.

* * *

- Слушай, - говорит Лидочка Мунтян, - ты что в субботу делаешь?