— Он вынужден постоянно оскорблять людей, потому что у него комплекс неполноценности, — пояснил я Сэнджеру. — А этот комплекс имеется у него потому, что он неполноценен. Последний раз, когда анализировали его состояние, ему рекомендовали самоубийство как наиболее гуманный акт.

Худощавая физиономия Мэрфи приобрела еще более сатанинское выражение.

— Последний раз, когда анализировали состояние Уилера, выяснилось, что его основной проблемой является широта взглядов — например, если его заставить хотя бы пару минут не думать о девицах, он, скорее всего, превратится в идиота.

Как всегда, Эд Сэнджер пропустил нашу пикировку мимо ушей и вернулся к делу:

— Что вы скажете об этой букве, нарисованной у нее на лбу?

— А что? — спросили мы с Мэрфи в один голос.

— Ну, — он подозрительно посмотрел на нас обоих, — это должно что-то означать, не так ли?

— Он прав, Эл, — совершенно серьезно произнес Мэрфи. — Что скажете?

— Разумеется, прав, — мрачно подтвердил я. — Похоже на «J», а?

— Хватит! — окрысился Сэнджер. — Человек пытается вести какой-то разумный разговор, а что получается?

— Согласен, — тут же сказал я, — эта буква что-то означает, но в настоящий момент я знаю одно: у меня есть скверное предчувствие, что потребуется черт знает сколько времени, чтобы найти ответ на этот вопрос.

Мэрфи взглянул на часы и неожиданно фыркнул, будто только что вспомнил, что его ожидает еще пяток трупов.

— Смерть произошла девять-десять часов назад, — быстро сообщил он. — Вскрытие постараюсь сделать сегодня же. Когда закончу, возвращу вам орудие убийства, договорились?

— Конечно, док. — В голосе Эда не чувствовалось энтузиазма. — Во всяком случае, выглядит оно как самый обычный кухонный нож.

— Если вы, парни, будете и дальше стоять тут и подбадривать меня, я, пожалуй, расплачусь, — уныло заметил я. — Почему бы вам не исчезнуть?

— Труповоз уже в пути, — сказал Мэрфи и тихонько вздохнул:

— Никак не возьму в толк, почему мне когда-то казалось, что медицина — это что-то романтическое?

Когда они наконец удалились — Эд увел на буксире и своего помощника, — я обыскал комнату. На это ушло не более пары минут. В стенном шкафу находилось несколько самых обычных пляжных платьев, в тумбочке — две смены нижнего белья. В изголовье кровати имелось два ящичка, по одному с каждой стороны, в левом обнаружилась маленькая вечерняя сумочка черного цвета.

Я открыл ее. В ней лежали кружевной носовой платочек, губная помада и пудреница, а также четыре ключа на колечке. Я закрыл сумочку и забрал ее с собой в гостиную, где сидела, обхватив себя руками, ненормальная брюнетка. На мой взгляд, есть несколько куда более плодотворных возможностей ничего не делать, чем сидеть таким вот образом.

Она взглянула на меня с вымученной улыбкой и сказала:

— Новые вопросы?

— Знаете ли вы кого-нибудь, кому хотелось бы убит!

Элинор Брукс?

— Нет, — твердо ответила Анджела. — Не думаю, чтобы кто-нибудь назвал ее приятной девушкой, но в душе она была славной, не злой, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Тогда почему бы не назвать ее приятной? — удивился я.

— Свободная любовь — превосходная штука, своего рода адреналин, который заставляет петь менестрелей и творить поэтов. — Она улыбнулась, увидев мое недоумение, и нежно потерлась щекой о собственное плечо. — Но сколько прилагательных в превосходной степени известно вам для определения любви, к которой заранее прикреплена бирка с ценой? Возможно, самыми милостивыми являются в этом случае слова «низкая»и «грязная»«. Элинор знала это, но ей было наплевать. Она считала, что так легче всего заработать себе на жизнь.

У Элинор был практичный ум, и она жила на широкую ногу. По ее словам, имела в среднем по три сотни в неделю.

— Она была профессиональной проституткой, девушкой по вызову?

— Да. — Анджела Палмер кивнула. — А ответ на ваш следующий вопрос будет отрицательным. — Я — нет.

— Мне это не нравится, — пробормотал я.

— Что именно? Что я — нет, а она — да?

— Мне это не нравится потому, что ее мог убить один из клиентов, — пояснил я. — Какой-нибудь случайный тип, возможно параноик, который находился в Пайн-Сити проездом и выбрал ее потому, что она показалась ему легкодоступной мишенью. Не исключено, что в данный момент он уже на полпути в Чикаго или куда-то еще.

Она решительно покачала головой:

— Я так не думаю.

— Почему?

— Я знаю, как Элинор обычно действовала, — совсем не так, как вы представляете себе. Она мне все откровенно рассказывала, и слушать ее было ужасно интересно, особенно мне, любительнице в лиге начинающих!

Элинор подходила ко всему очень по-деловому. У нее были только регулярные клиенты, которые платили по сотне долларов за каждое посещение или ночь. Если требовалось нечто большее, цена возрастала, но она никогда не занималась делом в уик-энды или праздничные дни, потому что ценила свое свободное время. Работала она две, иногда три ночи в неделю, и только. У нее была весьма ограниченная клиентура, как я уже говорила. Максимум шестеро мужчин.

— Может, у нее где-нибудь записаны их имена? — мечтательно проговорил я.

— Ну, — спокойно ответила Анджела, — возможно, такой список и есть. Элинор была аккуратной девушкой, она считала, что всегда нужно быть честной и платить налоги. Я уверена, что она вела запись всех своих дел.

— И где могут быть эти записи? У нее дома?

— Где же еще? — Она слегка пожала плечами и погладила себя по бедру. — Если вы собираетесь поехать взглянуть на них, я тоже поеду и помогу вам, лейтенант.

Не хочется здесь задерживаться дольше, чем это необходимо.

— У вас есть ключи от ее квартиры?

— Нет. — Она кивнула в сторону маленькой черной сумочки, которую я продолжал держать в руках. — Но, думаю, они есть у вас. Я узнаю сумочку Элинор!

— Ладно, мы отправимся, как только прибудет тру… э-э… санитарная машина, — сказал я. — Помню, вы заявили, что не занимаетесь тем, чем занималась Элинор.

Тогда чем же вы зарабатываете?

— Я танцовщица, — ответила она и при этом непроизвольно повела бедрами, — исполняю экзотические танцы.

Моя квартира рядом с квартирой Элинор, поэтому мы и познакомились.

— И так подружились, что решили разделить этот пляжный домик?

— Совершенно верно.

— Почему вы надумали выбраться сюда сегодня утром?

— День-то чудный. Мне захотелось поплавать. — Она на мгновение закрыла глаза. — Мой гороскоп предупреждал меня, что сегодня неудачный день для путешествий. Нужно было отнестись к этому серьезно!

— Исполнительница экзотических танцев, которая, увлекается белыми стихами? — задумчиво произнес я.

— А что, есть какой-то закон против этого? — спокойно осведомилась она.

— Придется свериться с гражданским кодексом… Но сочетание весьма необычное.

— Пожалуй, взгляну еще разок на Элинор, — несколько напряженно сказала она. — Это не возбраняется законом?

— Нет.

Анджела прошла мимо меня в спальню и вернулась секунд через тридцать. Ее лицо было белым как мел, а в глазах снова появилось сомнамбулическое выражение.

Она подошла прямиком ко мне, обхватила мою шею руками и уткнулась лицом в плечо. Какое-то время я остро ощущал упругость ее грудей и твердость лона, прижавшегося ко мне. Потом она отпустила мою шею и отступила назад.

— Плоть к плоти, — тихо произнесла она, — мне необходимо было взять себя в руки. Тепло, ускоряющийся пульс, ощущение продолжающейся жизни… Извините.

— Это доставило мне удовольствие, — искренне ответил я.

Снаружи послышался шум мотора, через какую-то минуту труповоз остановился возле домика. На мгновение воцарилась тишина.

—» Плач по утраченной подруге «, — сказала она и вздрогнула. — Хотела бы я знать, какой зверь в образе человеческом до сих пор гуляет вокруг?

По дороге в Пайн-Сити брюнетка сидела рядом со мной и почти все время молчала. Я ехал на патрульной машине, потому что моя собственная спортивная модель пару дней назад сильно пострадала: какой-то пьяный тип неожиданно вывернул из-за угла на скорости сто семьдесят миль в час и рванул мне навстречу.