— Брат мой! — беспомощно произнес я. — И сколько тебе для этого понадобилось?

— Если быть точным, шесть порций, — доверительно сообщил Борис.

— И это все? — зная его выдающиеся способности, я ожидал услышать несколько более внушительную цифру.

— Это для него — шесть порций, — доверительно сообщил бармен сквозь зубы. — А для любого другого было бы все восемнадцать! Он снова пьет свои тройные, причем из стакана для коктейля. Пару доз назад он хотел использовать в качестве стакана шейкер, мотивируя тем, что он в барменском деле — настоящий эксперт, да и меня таким образом избавит от лишней работы!

— Дайте мне двойной бурбон со льдом, — простонал я.

Неожиданно я заметил, как на лице Бориса появилось выражение невероятной сосредоточенности, тогда как тело его, напротив, застыло, словно в параличе. Затем медленным, осторожным, неторопливым и точным движением он умудрился сантиметра на три повернуть ко мне голову, так что уже почти мог видеть мое лицо.

— Мой дорогой друг — мой бескорыстный филантроп и коллега! — счастливым голосом произнес он. — Видишь, как я ликую при твоем возвращении. Давай же выпьем за это!

Я схватил его руку и не дал дотянуться до наполовину опустошенного бокала, стоявшего на стойке прямо перед ним.

— Спокойно, товарищ! — заявил я ему. — Тебе уже хватит.

— Кто осмелится запретить Сливке? — упорствовал он. — Сошлю его в Сибирь — или хотя бы на Кони-Айленд!

— Я вижу, ты изрядно нагрузился! — прошипел я.

— Ну уж нет! — Он помахал у меня перед носом указательным пальцем и лукаво улыбнулся. — Уж если кто из нас набрался, так это ты, мой лучший и самый дорогой друг! Ты был не в себе уже тогда, когда согласился оплатить мой счет в конце недели. — И он с выражением мудрости на лице кивнул — восемь или девять раз подряд. — Да, сэр, вам не удастся одурачить старого Бориса Сливку! Ты здесь единственный, кто нагрузился, — а я просто немного выпил!

Я сдался и сосредоточился на своем двойном бурбоне, тогда как Борис, вцепившись обеими руками в край барной стойки, остекленевшим взглядом уперся в собственное отражение в зеркале напротив. Следующие десять минут он оставался в этой позиции, не дрогнув ни единым мускулом, тогда как я лениво прикончил свой напиток и попросил бармена повторить.

Слабый вздох напомнил мне о том, что продюсер все еще здесь. Борис вздохнул снова, затем в течение нескольких секунд яростно тряс головой, после чего одарил меня сияющей улыбкой.

— Ты вернулся, Ларри? — спросил он совершенно нормальным голосом. — Как насчет того, чтобы немножко выпить?

— Я вернулся четверть часа назад, — уточнил я.

— Тогда ты должен был пойти прямо сюда, ко мне! — назидательно сказал Сливка. — Ты же знаешь: я ненавижу пить в одиночку.

— Сожалею, — ответил я, поскольку мне показалось, что это — самый простой способ покончить с недоразумением. — Меня задержали какие-то алкоголики.

— Если они не умеют пить, пусть и не берутся! N — твердо заявил Борис. — Скажи мне.., как там жена Эдди?

— Полагаю, чересчур худа, — ответил я, — немного чересчур язвительна и немного чересчур недоверчива. Борис в немом отчаянии созерцал потолок.

— О, эти писатели! — заявил наконец он голосом сладким, как сахарин. — И эти их умные либеральные диалоги для адвертисмента! Просто восторг — вот так сидеть здесь и слушать, в особенности если ты не понимаешь ни единого слова.

— Ну хорошо, — проворчал я. — Короче, она тощая, и она сука, и она не доверит родной матери подержать во рту жевательную резинку даже за пять центов.

— А, — широко улыбнулся продюсер, — теперь я понял каждое твое слово.

— Как прошла репетиция похорон? — спросил я.

— Ужасно! — Борис даже вздрогнул при воспоминании об этом. — Все пошло не так. Мы кончили тем, что вместо кладбища отправились в китайский ресторан. Эдди до того разозлился, что я даже понадеялся на инфаркт, но удача отвернулась снова. — На мгновение в его глазах показалось мечтательное выражение. — Я думаю, если бы все получилось, это был бы первый случай, когда телевизионный комик выходит с кладбища живым, чтобы тут же дать дуба в китайском ресторане.

— Таким образом, стало быть, я потерял немного, — счастливо заявил я.

— Но по тебе отчаянно скучал наш руководитель. — Голос Бориса зазвучал неожиданно трезво. — Эдди на тебя зол, и полагаю, озверел по-настоящему! Он заставил Хэлла Уайта бегать кругами в попытке тебя отыскать — с тех самых пор, как мы вернулись сюда часа два назад.

— К черту Эдди Сэквилла! — рявкнул я.

— Не говори таких вещей вслух, — предостерег меня продюсер. — Они подрывают самые основы, тот фундамент, на котором держится наша великая телеиндустрия. Кто ты, в конце концов? Может быть, какой-нибудь анархист?

Я не успел ответить, как за моей спиной воскликнули:

— Вот ты где!

Узнав этот сердечный голос, я обернулся, чтобы увидеть Хэлла Уайта, приближающегося ко мне шаркающим шагом, смутно напоминающим мамбу, который он искренне принимал за легкий атлетический галоп.

— Где, черт побери, ты был? — Хэлл внезапно остановился, чтобы перевести дух.

— Далеко, — объяснил я.

— Я искал тебя в течение нескольких часов! — задохнулся Уайт. — Ты попал в серьезную переделку, Бейкер! Эдди выглядит злее, чем когда-либо! Он ждет тебя в конференц-зале — говорит, что, если нужно, просидит там всю ночь, поэтому тебе следует поторопиться!

— Обязательно! — пообещал я. — Пойду повидаться с Эдди прямо сейчас. Если подумать, в жизни просто нет ничего лучше!

— Хорошо сказано! — зашипел Хэлл. — Но здесь, в баре, твои слова ничего не значат. Посмотрим, что ты запоешь там, в конференц-зале!

— Я только что вспомнил, что должен обсудить с Эдди костюмы для шоу на следующую неделю, — неожиданно заявил Борис. — Полагаю, что могу пойти с тобой, Ларри, и больше уж не беспокоиться об этом.

— Как тебе будет угодно, товарищ, — холодно сказал я.

Через пару минут Хэлл Уайт уже вводил нас в конференц-зал, на его лице был сплошной триумф.

— Итак, — громогласно заблеял он, — в конце концов я нашел его для тебя, Эдди!

Маленькая фигурка, примостившаяся во главе стола, медленно подняла голову, и отблески света мелькнули в стеклах очков в тяжелой оправе. На столе стояла наполовину пустая бутылка его любимого дешевого виски и почти пустой стакан. В стеклянной пепельнице тлела сигарета.

— Очень мило с твоей стороны побеспокоиться о том, чтобы показаться нам на глаза, Бейкер, — заявил Эдди, понизив голос. Странным образом его гнусавые модуляции в этом регистре звучали еще ужаснее. — Давай посмотрим. — Одним движением руки он осторожно освободил свои наручные часы. — Ты опоздал на репетицию похорон всего лишь на семь часов! Может быть, ты о ней не слышал?

— Я ему говорил, Эдди! — быстро вставил Хэлл. — Я ему много раз говорил. По буквам произносил прямо у него перед носом: “Эдди хочет, чтобы на репетиции были все и каждый”. Я ему говорил! — Уайт безо всякой надежды взглянул в сторону Сливки. — Ты тоже меня хорошо слышал! Ты был там, стоял рядом с Бейкером, когда я говорил ему это! Разве не так, Борис?

— Я слышал твой голос, Хэлл, — грустно подтвердил Борис. — Это был громкий голос, и порой мне казалось, что он все еще стоит у меня в ушах, даже когда ты уже был далеко. Может быть, в моих ушах поселилось эхо?

— Кончай ломать комедию, а? — завопил Хэлл. — Ты слышал, как я говорил Бейкеру о репетиции, или нет?

— Говорю же, я слышал твой голос, Хэлл, как слышу его всегда, — осторожно произнес Борис. — Но я не разбираю слов. Уже много месяцев, как я перестал вникать в смысл услышанного.

— Тогда почему ты... — Лицо Хэлла стало ярко-малиновым.

— Хватит! — резко прервал их Эдди. — И козе понятно, что тебе были известны мои инструкции, Бейкер, но ты предпочел их проигнорировать. Почему?

— Нашлись дела поважнее, — холодно ответил я.

— Отлично! — Сэквилл откинулся на спинку стула и в молчании уставился на меня. Взгляд его выражал потрясение и смущение одновременно (что и говорить, я всегда признавал, что мимика — одна из сильных сторон Эдди). — Ты слышал, что он сказал, Хэлл? — провозгласил он секунд через пятнадцать. — Наш гениальный мальчик нашел себе дело поважнее?!