Это миссис Дево?

Показался высокий загорелый мужчина в мокром рабочем комбинезоне и принялся расхаживать вдоль кровати, ругаясь и размахивая бутылкой с ликёром.

Её муж? Сожитель?

Знаю, пора уходить, но меня словно приковало к месту. Я просто не могу отвести взгляда, не могу даже дышать.

По другую сторону кровати я увидела Джексона. Он начал тормошить её за плечи и натягивать халат, непрестанно бормоча:

— Maman, вставай!

Она промямлила что-то, но не пошевелилась. По взгляду Джексона, такому заботливому... я поняла, что именно он этим утром приготовил ей завтрак.

Пьяный тип потянулся к женщине, но Джексон его оттолкнул.

Они начали кричать друг на друга на кайджанском французском. И хотя я его понимаю, но мало что могу разобрать. Джексон прогоняет его, говорит, чтобы он забыл сюда дорогу?

Мужик во второй раз потянулся к миссис Дево, но Джексон снова преградил ему путь. Кружа друг напротив друга, они начали орать ещё громче, рыча от злости.

Неужели этот идиот не видит блеска в глазах Джексона? Блеска, сулящего боль.

Вместо того, чтобы внять предупреждению, он сжал горлышко бутылки, разбил её о подоконник и неожиданно резко замахнулся зазубренным концом, но Джексон отразил удар предплечьем.

Показалась кость, брызнула кровь. Я прикрыла рот тыльной стороной ладони. Страшно представить, что это за боль!

А Джексон? Он только ухмыльнулся. Зверь, обнаживший клыки.

Наконец пьяный тип в испуге отступил. Слишком поздно. Джексон уже бросился на него, размахивая кулаками.

Изо рта незнакомца разлетаются брызги крови, снова и снова, но Джексон продолжает безжалостно его избивать. В движениях крепкого тела звериная сила, взгляд дикий...

Почему я не могу уйти? Убраться подальше из этого жуткого места?

Подальше от этих ужасных звуков: резкого грохота дождя по крыше, женского мычания, стонов пьяницы, которого молотит Джексон.

И вот... последний удар по челюсти. Послышался хруст костей.

Пьяный тип провернулся на одной ноге, выплёвывая окровавленные зубы, и упал.

— Bagasse, — процедил Джексон, безжалостно ухмыльнувшись.

Жом сахарного тростника. Выжатый до буквального смысла этого слова. Я зажала уши, борясь с головокружением.

Теперь, когда враг побеждён, гнев Джексона начал стихать. Вдруг он повернул голову в мою сторону и смущенно свёл брови:

— Эванджелин, что ты...?

Он обвёл взглядом своё жилище, словно увидел его моими глазами. Словно увидел эту дыру впервые в жизни.

Даже после проявленной Джексоном жестокости, я не могу перестать его жалеть.

И, видимо, он заметил это по выражению моего лица, потому что покраснел от смущения. Но смену смущению опять вернулась ярость, полностью заполонившая взгляд.

— Какого хрена ты сюда припёрлась? — у него на шее напряглись сухожилия. — Что ты делаешь в моём доме?

Я, хлопая глазами, попятилась назад. Только не поворачивайся к нему спиной, не отводи взгляд...

— Такие люди и в Бейсене? C’est ça coo-yôn! Bonne à rien! Никчёмная девчонка, способная лишь ввязываться в неприятности.

Я никогда ещё так отчётливо не слышала его акцент.

— Я... я...

— Захотелось узнать, как живут бедняки? Да?

Переступив порог, я вышла на крыльцо.

— Я хотела забрать альбом, который ты у меня украл!

Блеснула молния, осветив лицо, искажённое гневом. Тотчас же прокатился раскат грома, встряхнув хижину так, что аж крыльцо заскрипело. Я вскрикнула и взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие.

— Тот альбом с сумасшедшими рисунками? Пришла устроить мне разнос?

Джексон протянул в мою сторону раненную руку, и я отступила назад под проливной дождь.

Шаткая ступенька под ногой прогнулась, и мою лодыжку пронзила боль.

Я падаю... падаю... и приземляюсь задницей в лужу. Хватаю ртом воздух, отплёвываюсь, слишком ошеломлённая, чтобы кричать.

Мокрые пряди облепили лицо и плечи. Я попыталась встать, но увязла в топкой грязи. Убирая с глаз волос, совсем перепачкала ею лицо.

Сморгнув капли дождя, я крикнула:

— Ты! — хочется обозвать его последними словами, обвинить во всех грехах, но с губ снова и снова срывается одно лишь. — Ты!

— Ты мне противен! — наконец выпалила я.

Он едко усмехнулся:

— Да неужели? Не ты ли этой ночью облизывала губы, мечтая о поцелуе? Тогда тебе нравилось моё общество!

Я залилась краской.

— Ты пудрил мне мозги, пока твой дружок неудачник воровал наши вещи. Притворился, будто я тебе нравлюсь.

— Что-то ты не сильно противилась! — он поднял раненную руку и запустил пальцы в волосы. — Я тут прослушал твоё сообщение Рэдклиффу. Значит, ты собиралась меня поцеловать, а через несколько дней отдаться ему?

— Отдай мой альбом!

— Или что? Что ты мне сделаешь? У куколки нет зубов.

Меня охватило отчаяние. Кайджан прав. Сила на его стороне. Разве что я могла бы задушить кого-то лозами или изрезать на тесёмки, как красная ведьма из моих снов?

Ногти начали удлиняться, и меня охватило чувство блаженного единения, как тогда с тростником. Я ощутила всё растения вокруг: их расположение, силу и слабости.

Почувствовала, как кипарис, растущий у хижины Джексона, потянул ко мне свои ветви; как поползли, отозвавшись шелестом, стебли кудзу, готовые стать в мою защиту.

На короткое мгновение мне захотелось показать ему, на чьей стороне сила на самом деле, наказать за причинённую боль.

Наказать? Нет, нет! Я немедля попыталась осадить гнев.

— Хочешь свои рисунки? — Джексон метнулся в дом и вернулся с альбомом. — Лови.

И швырнул его, словно фрисби, разбросав страницы по всему двору.

— Нет! — крикнула я, задыхаясь от возмущения.

Наконец я смогла подняться на колени, и, судорожно откашливаясь, начала собирать рисунки. От прикосновений к бумаге в сознании вспыхивают видения.

Смерть. Кровожадные монстры. Солнце в ночном небе.

Я подбираю страницу за страницей, не переставая кричать:

— Ненавижу тебя! Грязная скотина!

На красивом лице промелькнула звериная свирепость.

Даже когда он защищал мать, было видно, что ему нравилось избивать человека до полусмерти. И это только лишний раз доказывает, какой он на самом деле жестокий. Bagasse...

— НЕНАВИЖУ тебя! Больше никогда ко мне не подходи!

Он как-то странно посмотрел на меня и мотнул головой. Гневное выражение на лице сменилось замешательством.

Что такого он увидел?

— Эви! — крикнула Мэл. Она идёт за мной!

Она обхватила меня за плечи и помогла подняться, крикнув Джексону:

— Держись от неё подальше, жалкий нищеброд!

Он последний раз удивлённо взглянул на меня и ушёл.

Как раз когда дверь лачуги захлопнулась, мои лозы достигли крыльца. Мэл слишком занята, суетясь вокруг меня, но я чётко вижу, как они извиваются, словно кобры в ожидании моего приказа.

— Нет, — прошептала я, и со скоростью лопнувшей резинки они уползли обратно в кусты.

Я повернулась к Мэл:

— Мне нужны эти рисунки. Все до одного.

Она без единого слова опустилась на колени рядом со мной. И мы вместе начали копаться в грязи, собирая промокшие листы.

_______________

— Не молчи, — мы с Мэл, обе вывалянные в грязи, поднимаемся по ступенькам крыльца под стихающим дождём, — ненавижу, когда ты молчишь.

По дороге домой я рассказала ей про ПШР, про свои видения, про маму и бабушку (только о растениях умолчала), как раз к концу пути и закончила.

После признания я почувствовала себя побитой, одной из тех манекенов для бокса, что после каждого удара возвращаются на место. Но в том то и дело, что эти дурацкие манекены потом получают ещё больше тумаков.

Когда же закончится этот день? Нижняя губа задрожала, но я отогнала слёзы.

— Я жду, пока ты расскажешь, что произошло в лачуге кайджана, — сказала Мэл, — у тебя было такое лицо, типа «я увидела что-то ужасное в дровяном сарае». [35]