Серебряной каймой очерчен лик Мадонны
В готическом окне, и радугой легло
Мерцание луны на малахит колонны
Сквозь разноцветное граненое стекло.
Алтарь и дремлющий орган, и купол дальний —
Погружены в таинственную мглу;
Лишь край мозаики в тени исповедальни
Лампаду отразил на мраморном полу.
Седой монах, перебирая четки,
Стоял задумчивый, внимательный и кроткий;
И юноша пред ним колена преклонил;
Потупив взор, он робко говорил:
«Отец мой, грех – везде со мною:
Он – в ласке горлиц под окном,
Он – в играх мошек над водою,
Он – в кипарисе молодом,
Обвитом свежею лозою,
Он – в каждом шорохе ночном,
В словах молитв, в огне зарницы,
Он – между строк священных книг,
Он – в нежном пурпуре денницы
И в жгучей боли от вериг...
Порою череп брал я в руки,
Чтоб запах тленья и могил,
Чтоб холод смерти утолил
Мои недремлющие муки.
Но все напрасно: голова
В чаду кружилась, кровь кипела,
И греза на ухо мне пела
Безумно нежные слова...
Однажды – помню – я увидел,
Уснув в горах на склоне дня, —
Ту, что так страстно ненавидел,
Что так измучила меня.
Сверкало тело молодое,
Как пена в сумрачных волнах,
Все ослепительно нагое
В темно-каштановых кудрях.
Струились волны аромата...
Лежал недвижим я, как труп.
Улыбкой дерзких, влажных губ
Она звала меня куда-то,
Она звала меня с собой
Под полог ночи голубой:
«Отдашь ли мне ночное бденье,
Труды, молитвы, дни поста
И кровь распятого Христа,
Отдашь ли вечность и спасенье —
За поцелуй?..» И в тишине
Звучало вновь: «Отдашь ли мне?..»
Она смеялась надо мною,
Но брошен вдруг к ее ногам
Какой-то силой роковою,
Я простонал: «Отдам, отдам!..»
………………………………….