Как сегодня утром.

Сцена в спальне проигрывается перед ним снова и снова. Ее спокойный заинтересованный взгляд. То, как она облизывала губы, как будто хотела снять с него полотенце и попробовать его также сильно, как он хотел поглотить ее. В то время как никто не обмолвился и словом об их столкновении, жар между ними разогрелся до уровня адского пекла. Каждый раз, когда их руки соприкасались, между ними вспыхивали искры, а взгляды тлели. В результате у него была жесткая эрекция всю половину утра. К счастью, Дикси и Бэр не приходили сегодня. Так что не было свидетелей его смешного полустоячего ствола.

— Как-нибудь, — сказала Джемма, возвращая его обратно у разговору. Она рассказывала о своем магазине для принцесс.

Трумэн слушал, как она описывала различия между вечеринками на День рождения в два годика и семь лет, которые, по-видимому, включали прогулку по красной дорожке под прицелом фотокамер и под звуки множества фанфар.

— Мы делаем маникюр и педикюр, прическу и макияж, но это не самая лучшая часть. Лучшая часть — это наблюдать, как дети выбирают себе костюмы без родителей, говорящих, что нужно надеть. Некоторые скромные девочки выбирают кожу и кружева, в то время как задиры предпочитают вычурные платья, — ее глаза горели, и она смотрела мимо него, как будто сцена разворачивалась у нее на глазах. — И в тот момент, когда все собираются вместе, эти девочки вдруг становятся совершенно другими людьми. Это даже лучше, чем наблюдать, как они выбирают одежду, на самом деле. В момент открытия и свободы, когда они понимают, что могут стать кем угодно, если захотят. Я люблю это.

Впервые за долгое время он вспомнил, что это значит — видеть нечто иное. Разум видоизменил темные картинки, теперь его пальцы чесались от желания создать что-то без привычного разочарования, что стало его движущей силой. Джемма была мастером жестов. Когда она говорила о своем магазине, то он представлял себе эту картину. Он представлял себе ленточки желтого, розового и оранжевого цвета с вкраплениями синего и фиолетового цвета для ее волос. Он представил себе и другую картину ее лицо в беспокойных завитках и легких мазках пастели, со смелыми полосами морского и темного тех соблазнительных сияющих глаз. И ее тело? Все те сексуальные изгибы и неприступность могут быть нарисованы, как смешение безупречной красоты и сладкого сопротивления с золотым, бледно зеленым, желтым и ярко розовым.

— Теперь, когда ты знаешь о моих увлечениях, не мог бы ты рассказать мне о своих рисунках?

Он тряхнул головой, чтобы очистить свои мысли.

— Ты их видела. Расскажи мне больше о себе, — он хотел знать о ней все, даже если пока не готов отвечать взаимностью, — почему «Принцесса»?

Она с напускной серьезностью прищурила глаза, но все равно спросила шутливо.

— Почему рисунки?

Он переключил свое внимание на ее машину, чтобы избежать вопроса.

— Ты позволил мне вломиться в свою квартиру на рассвете, но не хочешь говорить со мной о своих рисунках?

Он улыбнулся и снова взглянул на нее.

— Ну, примерно.

Дженна закатила глаза. Она сделал много всего, чтобы подтолкнуть его рассказать о том, что ему нравится. Это дало ему время подумать. По правде говоря, никому еще не удавалось подтолкнуть его к этому разговору, и ему в ней это понравилось. Ему нравилось, что она заинтересована в нем, даже при том, что ему было известно: расскажи он ей все о себе, она немедленно отойдет в сторону.

— Если ты не хочешь говорить мне о своих рисунках, не хочешь делиться сведениями о своей матери, тогда расскажи мне, как так случилось, что за несколько лет, что я живу в Писфул Харбор, ни разу тебя не видела.

Она забросала его вопросами во время завтрака, когда он мыл посуду, и даже когда закладывал белье в стиральную машинку. Она задавала одни и те же вопросы десятью различными способами. Она была невероятно настойчивой.

— Ты часто бываешь в этом конце города? – спросил он, зная ответ. По дороге спуска к мосту находилось не так много мест, за исключением «Whiskey Bro’s».

— Ну, нет. Но ведь ты должен был бывать иногда в городе.

Он сконцентрировался на работе по исправлению вмятины на двери.

— Конечно, когда мне что-нибудь нужно. Я достаточно строг к себе, и я переехал сюда несколько месяцев назад.

— Где ты жил до этого?

В тюрьме. Он не собирался сдаваться. И не сводил глаз с внутренней двери автомобиля.

— А где ты жила до того как переехала сюда?

— Я выросла в двух часах езды отсюда.

Он рискнул взглянуть на нее. Она намотала прядь волос на палец, выглядя непринужденно с небрежной и красивой улыбкой, которая достигала ее глаз. Мужик, ты попал. Она убила его этой улыбкой.

— Это что-то наподобие Писфул Харбор?

Она тряхнула головой.

— Нет. Я выросла в совершенно другой среде. Мне не разрешали играть с куклами на траве в течение нескольких часов. У меня была суровая жизнь за закрытыми воротами. Уроки музыки, класс профессиональной этики, частные репетиторы иностранного языка… — она сморщила нос.

— Почему ты приехала сюда? — ее жизнерадостная жизненная позиция существенно отличалась от его, так что были причины, почему он должен держать свои штаны застегнутыми.

— Давай посмотрим, — она выпустила волосы и остановила на нем свой пристальный взгляд, — закрытое сообщество, музыкальные уроки, частные репетиторы.

Он мягко рассмеялся на ее откровенность.

— Большинство людей отдало бы все, чтобы иметь такие вещи.

— Большинство людей понятия не имеют, как ужасны эти вещи. Все, чего я когда-либо хотела, это порхать вокруг на крыльях, наряжаться в костюмы за десять долларов и строить палатки из листьев. У меня была мечта бегать по лугами без надзора няни, знаешь ли? Только будучи ребенком можно было устроить чайную вечеринку с теми маленькими пластиковыми чашечками и фальшивим чаем. Тогда хотелось получить домашние ванильные кексы вместо трёхуровневого шоколадного торта. Было бы проще, если бы мои родители дали мне и эти несколько вещей тоже. И время, — мечтательно сказала она. — И несколько минут их времени каждый день были бы самым лучшим подарком из всех. Меня не заботило, чем бы мы занялись. Мы могли сидеть в пустой комнате и говорить обо всем, что меня заботило.

Она сделала глубокий вздох и отвела взгляд.

— Если верить моим родителям, я хотела «жить жизнью нищенки, нежели принцессы», и, возможно, они правы, потому как я никогда не заботилась о тех вещах, что они для меня делали. Я никогда не хотела играть на фортепиано или учить французский, — она тряхнула головой. — Извини меня, это не очень хорошее слово. «Нищий» принадлежит им, а не мне.

Он взглянул на Кеннеди и понял, что «нищий» — это шаг от той жизни, которой она жила прежде.

— Это не оскорбительно.

Она кивнула с тенью облегчения на лице.

— Все, что я хотела, — это время. Время, чтобы провести его сними. Время, чтобы бегать, играть и быть ребенком. Я бы предпочла ничего не иметь и всего лишь любить, чем все, что имела и чувствовать себя вещью на показ.

Изначально он думал, что у них не может быть ничего общего, и как его мог привлекать кто-то из другого мира. Но чем больше он узнавал о ней, тем больше понимал, что у них было что-то общее. Очень важные вещи, он даже не ожидал этого.

— И все-таки, почему «Принцесса»? Предполагалось, что ты предпочла бы пойти в противоположном направлении.

— Потому что принцесса на день, не только наряженная маленькая принцесса, получающая все, что только пожелает. Это говорит о том, что дети могут стать тем, кем мечтают. У нас есть принцесса-рокер, принцесса-профессор, принцесса-строитель. Ты называешь, что хочешь, мы предлагаем. Туфли-криперы, оборки, кожа, кружева, пацанские вещички, фенечки… Я хотела назвать магазин «Ты в течение дня», но специалист по маркетингу объяснил мне, что никто не будет знать, что это или кто это, — она пожала плечами. — Так что я стала принцессой. Как прошло твое детство?