Все! Прыжок через вражескую территорию совершен.

"Моряку, плывущему к Валенсии, не нужен компас, - с шутливой гордостью говорят испанцы, - он найдет ее по запаху цветов". Очень многие города и села Испании напоминают в этом смысле Валенсию: с весны и до поздней осени бесчисленные инжировые, гранатовые, персиковые, лимонные сады, великолепные клумбы цветов источают стойкое благоухание.

На севере Испании все по-иному. Здесь суровый климат, и только яблони приживаются в здешних местах. Так что если ботанической эмблемой Испании могла бы служить оливковая ветвь, то для Астурии, например, пришлось бы сделать исключение - здесь оливковые деревья растут, точнее, прозябают лишь в парках. Зато пейзаж Астурии немыслим без бронзовых прямоствольных сосен и темно-зеленых пиний.

Под стать этой простой, лишенной всякой декоративности природе люди Астурии. Баски так же не похожи на испанцев, как, скажем, чехи или даже норвежцы. У них иные вековые традиции, иные обычаи. В них нет южной пылкости, они умеют глубоко прятать чувства. "Баски не плачут", - гласит их древняя мужественная поговорка. Ее можно было бы продолжить: "Баски попусту не смеются". Вызвать улыбку баска нелегко. То же самое можно сказать об испанцах и других северных провинций.

Это мужественный, трудолюбивый народ. Природа никогда сама не одаряла его своими щедростями, он привык каждое ее благо брать с боя. В Астурии много рудников, промышленных предприятий, главным образом металлургических. И рабочий класс - основной костяк населения. И это тоже факт огромного значения.

Не случайно франкисты питали особую ненависть к Астурии и ее народу. Так же как на Мадрид, они двинули на северные города Испании Бильбао и Сантандер свои лучшие, отборные дивизии. Они зверски уничтожили Гернику - национальную святыню, древний центр баскской культуры.

Вскоре после того как мы приземлились на аэродроме, в городе завыли сирены. Вдалеке показались фашистские бомбардировщики. Вылететь им навстречу мы не могли - бензобаки были пусты. Как нам рассказывали потом, фашисты "пощадили" город, не сбросив на него ни одной бомбы. Они держали курс прямо на наш аэродром.

...Грохот рвущихся бомб сотрясает землю так сильно, что кажется, крепкие своды убежища, куда пришлось нам уйти, не выдержат и рухнут. И вдруг сразу наступает гробовая тишина.

По узкому, извилистому проходу, ведущему к выходу, мы устремляемся наверх. Черный дым, смешанный с пылью, застилает весь аэродром. Один самолет горит, к счастью, это старая машина, давно вышедшая из строя. Но следует ожидать повторного налета. Так оно и выходит. Не успевает рассеяться смрад от первых бомб, как появляется вторая волна немецких бомбардировщиков.

И на этот раз нам не удается подняться в воздух. Летчики помогают механикам как можно быстрее подготовить машины к вылету. Но не успевают. Правда, некоторые самолеты уже заправлены горючим, а зарядные ящики заполнены боеприпасами, но взлететь мы не рискуем - на узкой полосе аэродрома много воронок от бомб. Приходится вновь укрываться, на этот раз в маленьких окопчиках, вырытых неподалеку от стоянок.

И опять грохот разрывов, пронзительный свист осколков. Обиднее всего лежать, сознавая, что ты не в силах оказать врагу хоть какое-нибудь противодействие.

Вновь с тревогой смотрим на свои самолеты. Одну машину сдвинуло с места воздушной волной, в некоторых самолетах пробоины от осколков. Но все это чепуха - один-два часа работы для механиков, Хуже обстоит дело с летным полем. Мы оглядываем его в полной растерянности. Глубокие воронки на всей площадке. Ведь теперь мы не можем ни взлетать, ни садиться. Припечатаны к земле.

- Нужно немедленно начать работу, - говорю я.

- Придется работать ночью, - замечает Клавдий.

- Может быть, всю ночь, - добавляет кто-то.

В тоне, которым произносятся эти слова, слышны нотки неуверенности: успеем ли мы одни быстро ликвидировать последствия налета? Но делать нечего. Сбрасываем куртки, беремся за лопаты. Грунт тяжелый, каменистый, лопаты то и дело скрежещут о камни. Не до разговоров, не до курения. Кто-то уже снимает рубаху.

Проходит час, а мы, ни разу не присаживаясь, с грехом пополам засыпали всего лишь две воронки, да и то не самые глубокие. Нет, одним нам не справиться! Неожиданно на противоположной стороне аэродрома замечаем группу людей. Что они делают? Кажется, работают лопатами. Оборачиваемся - со стороны стоянки к нам направляются несколько женщин, за ними бегут ребятишки, у женщин в руках лопаты, мотыги.

Они подходят и низко кланяются.

- Мы слышали, у вас аэродром не в порядке...

Ребята держат в руках корзиночки с бутылками молока, с хлебом. Пришли не на час. А в воротах аэродрома показывается еще одна группа.

- Сантандер идет к нам на помощь! - радостно кричит кто-то из механиков.

- Мы не из Сантандера, - возражает старик. - Мы из соседней деревни. Это вот они, - указывает он на женщин, - должно быть, городские.

К вечеру добрая половина поля восстановлена. Теперь мы и сами закончим дело! Но никто не уходит. Женщины расстилают одеяльца и укладывают ребят спать.

Глубокой ночью ко мне подходит белый как лунь старик.

- Кажется, все! - говорит он довольным голосом И по-хозяйски добавляет: Теперь надо бы осмотреть поле.

Я уговариваю его идти домой - мы сами обследуем аэродром, а если что недоделано, сами доделаем. Старик возражает:

- Идемте вместе.

Зажигаю электрический фонарик, и мы не спеша обходим аэродром. А когда возвращаемся к стоянке, я с удивлением замечаю, что все ждут нашего прихода.

- Как? - слышится только один вопрос.

- Замечательно! Словно и не было бомбежки!

Мы сердечно пожимаем руки нашим помощникам, провожаем их. И они уходят в ночь, неторопливо, молча, только изредка перебрасываясь скупыми словами. Железные люди!

А нас мало, нас очень мало - три эскадрильи на всю Астурию. У противника несколько авиационных соединений. На каждого из нас в воздушных боях приходится по три, а то и по пять вражеских самолетов. Каждая боевая машина, каждый летчик здесь - величайшая ценность. Мы это знаем и стараемся выжать все, что возможно, из нашей техники. Но уже в первые дни теряем одного пилота. Произошло это нелепо, обидно. Всему виной - горячность, безудержный юношеский темперамент.

Фашисты бомбили наш аэродром. Самый молодой из летчиков не стерпел, выскочил из укрытия и бросился к ближайшему самолету. "Вернись! - кричали мы ему.- Вернись!" Но все это потонуло в грохоте рвущихся бомб. Не оглядываясь, он добежал до машины, прыгнул на крыло и готов был уже сесть в кабину, но вдруг замер и упал на землю. Осколок сразил его наповал.

Вечером молча, по одному мы собираемся у вырытой могилы. Вперед выходит Клавдий. Медленно, словно не узнавая никого вокруг, обводит нас взором. Смотрим на лицо погибшего - на нем так и застыл отпечаток безудержной ярости. Клавдий вздрагивает и внезапно загорается.

- Камарадас! - говорит он громко, отчетливо. - Камарадас! - повторяет он еще громче, призывнее. - Сколько надежд таилось в его душе, душе республиканца! Сколько прошло дней и ночей в упорном труде, для того чтобы познать славное искусство летного дела! И все это для того, чтобы бессмысленно погибнуть от осколков фашистской бомбы?.. - В голосе Клавдия горечь и обида. Нет, камарадас, не для этого мы учились, - твердо продолжает он. - Пусть эта тяжелая утрата будет всегда напоминать нам о главном: необходимо жить для того, чтобы победить в нашей борьбе. Будем стойкими!

Всегда будем помнить советы наших русских товарищей.

Раздается сухой треск выстрелов - прощаемся со своим товарищем. Его смерть для нас большой урок.

Утром мы продолжаем боевую работу. Взлетаем и не далеко от Сантандера встречаем группу фашистских бомбардировщиков, идущих в сопровождении истребителей.

Я навсегда запомнил тот бой, в сущности первый в районе Сантандера. Трудно описать, с каким упорством и беззаветной храбростью сражались молодые испанские летчики.