- Вы механик? - мягко спросил я его.

- Да! - обрадовался он вопросу. - Механик вашего самолета. Мы решили встретить вас на старте и оттуда проводить на стоянку. Вот я и прыгнул к вам на крыло.

И снова потупился, глядя под ноги и незаметно, словно про себя, улыбаясь. Уже потом я узнал, что именно Хуан предложил своим товарищам механикам организовать встречу русских летчиков в центре аэродрома.

- Хорошо, камарада Хуан! Спасибо.

- Слабенький паренек. Грудь впалая, - говорит мне Панас, когда мы отходим в сторону покурить. - А нагрузка, говорят, здесь большая. Если нам мало спать придется, то механикам еще меньше.

- По-моему, выдержит!

Я еще не знаю, почему так говорю. Но Хуан с первого взгляда понравился мне.

- Авиадор русо! - кричит кто-то.

Оборачиваемся. Прыгая через баллоны со сжатым воздухом, смешно выбрасывая вперед длинные ноги, бежит к нам долговязый испанец в расстегнутом костюме. Еще издали кричит неизменное: "Salud!" - и, подбежав, сразу же протягивает руку.

- Маноло! - сообщает он с некоторой гордостью. - Штаб откомандировал меня в ваше распоряжение. Я ваш шофер.

И широко улыбается: мол, прошу любить и жаловать! Внезапно он застывает на месте. С большой высоты доносится гул моторов. Панас первый замечает над аэродромом двенадцать бомбардировщиков.

- Чьи это самолеты? - спрашивает он, обращаясь к Маноло.

Маноло беспокойно пожимает плечами и смотрит уже не на нас, а почему-то на высокий забор из колючей проволоки, огораживающий аэродром.

- Сейчас узнаем...-И в этот момент раздается свист падающих бомб. Ложись!

Страшный грохот сотрясает все вокруг. Инстинктивно вдавливаюсь в сухую каменистую почву, хотя ясно, что это бесполезно. Сухим горячим градом бьют по спине комья земли. И внезапно становится тихо. Поднимаю голову. На меня тревожно смотрит Панас. Ресницы у него поседели от пыли. Он виновато усмехается:

- Вот чертовщина какая...

Приподнимаемся и видим Сашу Минаева. Он идет прямо на нас, чистый, в несмятом костюме.

- Живы?

- Как видишь, - отвечает Панас, протирая глаза.

- А вы видели, как поспешно и неприцельно они бомбили? - деловитым тоном спрашивает командир.

- Кто это нас угостил? - в свою очередь спрашиваю я у Минаева.

- Видимо, немцы, - отвечает Саша. - Бомбардировщики типа "Хейнкель-111".

Мы идем к стоянке самолетов. Выясняется, что никто не пострадал от бомбежки. Лишь несколько машин слегка поцарапано осколками.

- Ну, вот и боевое крещение! - говорит Панас.

- Ну, это крещение пока что на земле, - замечает Саша. - Настоящее будет в воздухе. Кстати, учтите, товарищи: самолеты уже заправлены горючим. Может быть, сегодня же нам придется нанести ответный визит фашистам. Я думаю...

Шипение сигнальной ракеты - боевая тревога обрывает речь командира. Немедленно вылет. Бросаемся к своим машинам. Шлемы застегиваем на ходу. Не останавливаясь, Минаев оборачивается и кричит:

- Взлетайте вслед за мной! Ты, Борис, пристраивайся справа, а Панас слева!

Второпях не успеваю застегнуть парашютные лямки. Это я обнаружил потом, когда вернулись на свой аэродром. Выключив мотop, несколько минут сидел в кабине, пытаясь привести мысли в полный порядок, хотелось сразу, немедленно сделать правильный вывод, а когда потянулся отстегивать парашютные лямки, понял: много еще надо работать над собой, чтобы быть спокойным в боевых условиях, и что все прошлые учебные тревоги и воздушные бои только приблизительно похожи на то, что происходило несколько минут назад.

Взлетаем и через несколько минут достигаем центра Мадрида. Недалеко уже и линия фронта. Впереди, на фоне ярко-голубого неба, вижу несколько точек: фашисты!

Неожиданно меня охватывает сильное волнение. Не страх, а какой-то особый род тревоги, как бывает, когда приступаешь к еще не испытанному делу. Смотрю в сторону Минаева - он летит рядом, спокойно кивает мне. Становится стыдно за свою излишнюю нервозность.

Вдруг Минаев резко разворачивается влево. Повторяя за ним маневр, я замечаю большую группу фашистских истребителей. Они идут наперерез нам. Несколько мгновений - и все смешалось, закрутилось в общем клубке. Огненные пулеметные трассы молниями мелькают от самолета к самолету.

Внезапно впереди, снизу вверх, взметнулся самолет, разукрашенный темно-зелеными и желтыми пятнами. Фашист! У меня удобная позиция для атаки. Я прицелился. Осталось только нажать пулеметные гашетки, но меткий огонь Минаева уже настиг противника, и, вспыхнув, самолет исчез из поля зрения.

Оглянувшись назад, я увидел еще два фашистских истребителя, приближавшихся ко мне. Нельзя было терять ни доли секунды. Развернувшись, открыл огонь. Оба самолета разошлись в разные стороны. Я погнался за одной машиной, потом мне показалось, что легче догнать другую.

Гоняюсь, уже не видя ни одной машины, кроме той, которую хочу настичь. И когда она ускользает от меня, неожиданно замечаю, что бой уже закончился. В воздухе остались только республиканские истребители.

- Камарада Борес, наверное, был сильный бой? - озабоченно спрашивает меня Хуан.

- Честно говоря, Хуан, я не совсем разобрался, какой был бой. Я ничего, ничего не понял...

На душе скверно. Стараюсь воспроизвести в памяти все происшедшее в воздухе и ничего не могу вспомнить достойного, ободряющего,

- Вы что-то скрываете, камарада Борес. Бой был тяжелым, - мягко возражает механик. - Посмотрите!

Хуан тянет меня к самолету и показывает отмеченные мелом пометки на фюзеляже и крыльях.

- Сколько?

- Четырнадцать пробоин, - качает головой Хуан.- Зачем вы говорите, что ничего не поняли?

Горькое разочарование охватывает меня. Значит, я никуда не годен. Вот когда выяснились мои способности и умение применять на практике все то, чему учили меня раньше. Какое же это умение! Какие, к черту, способности?!

Отвратительное чувство - неуверенность в себе. Панас подливает масла в огонь: загибает пальцы, громко подсчитывает пробоины в моей машине - пальцев не хватает. Бутрым смотрит на Панаса и с усмешкой спрашивает его:

- А как у тебя дела?

- У меня? - самодовольно переспрашивает Панас.- У меня... - На мгновение он запнулся. - В общем, у меня все в порядке. Вот только две пули застряли в парашюте.

Петр хохочет.

- Чего ты смеешься? - сердится Панас.

- Ничего себе "все в порядке"! Если бы эти две пули пробили парашют насквозь, они застряли бы у тебя вот в этом месте. - И Петр хлопает Панаса пониже спины.

Панас переходит в атаку:

- А ты что хромаешь, Петя?

Но Бутрым отвечает Панасу серьезно, без улыбки:

- Нечего смеяться, друг. Смешки плохие. Вот и у меня пуля начисто отбила каблук.

Замолкаем. Да, воевать - это не говорить о войне. Чувствую острую необходимость встретиться с Сашей Минаевым, отвести душу. Вот у кого праздник - в первом же бою сбил самолет!

И правда, Саша успокаивает меня быстро и просто.

- Не унывай, Борис, - говорит он. - Посмотри на мой самолет, в нем пробоин не меньше, чем в твоем. А знаешь почему? Плохо мы смотрим по сторонам. В таком бою, как этот, летчик должен иметь глаза не только спереди, но и сзади.

- Но я так крутил головой, что и сейчас шея болит.

- Выслушай меня до конца. Во-первых, надо не просто вертеть головой, но и видеть и здраво оценивать сложившуюся обстановку. И, во-вторых, самый серьезный промах, который все мы допустили, - это то, что каждый из нас гонялся за фашистскими самолетами в одиночку и во что бы то ни стало сам старался сбить врага. Нам надо точно взаимодействовать друг с другом. И выручать друг друга. Ведь сами учим этому испанских летчиков. По-моему, если товарищу грозит опасность, летчик может даже бросить свою цель и поспешить другу на выручку.

Это почти те же самые слова, что говорил Акуленко. Минаев глубоко затягивается табачным дымом и неожиданно улыбается:

- А знаешь, Борис, все же не такое плохое начало. Их ведь было больше, а мы им всыпали. Франко недосчитается сегодня двух "фиатов". Это посерьезнее, чем наши пробоины.