Где это видано, ещё где это слыхано, чтобы курица бычка родила, а коза-то раскудахталась, поросёночек яичко снёс, сверчок в норку яичко унёс, мышка печь проточила, муха щи пролила, петух коня задавил, на снегу испёкся блин. А вот чудеса: летит коза под небеса, комар пашет на свинье, заяц скачет на быке. Деревня закричала: озеро горит, солома пожар тушить спешит.
По чистому полю червлён* корабль бежит. Чернобурая лисица на корме сидит. Маленькие лисятки вёслицами гребут, белые зайчатки палубу скребут. Серый волк хвостом рулит, толстопятый медведь из пушки палит. Рыжие белки паруса распускают, а сороки-белобоки в гусли* играют.
Как у нас на Дону — в избе на полу, на крутых на горах — на печи в углах, под зелёною дубравою — под вениками, под кудрявым деревом — под ступою* подрались Акуля с Лёвкою толстыми большими мутовками*. Стреляли они ложками, зарезали горшки плошками*. А круглый пирог в осаде сидел, в славном городе Пёче* пыхтел. Никого они не ранили, только в полон брали в решете воду запирали.
Встретились два мужика — ростовский и московский.
— Здравствуй, ростовский!
— Здравствуй, московский!
Спрашивает московский мужик:
— А правду ли говорят, что в городе Ростове озеро сгорело?
— Не могу знать, не могу и правды сказать, — говорит ростовский мужик. — Шёл я около того озера, озеро горит, соломой тушат; лежит щука на берегу — хвост отгнил, голова отгорела, а туловище в другое озеро пробирается.
— А правда ли, что в городе Ростове свинья на дубу гнездо свила?
— Не могу знать, не могу правды сказать. Шёл я около тех дубиков, поросятки пищат, желудинки* едят, полететь они хотят.
— А как поживает ростовский воевода?*
— Воевода-то богатый, деньги загребает лопатой. Изба у него большая сажень* с локтем*. И живёт он сыто, полный амбар* жита*: два зерна овсяных да три зерна просяных. И хлеба у него довольно — печь да полати сам засевал, а лавку в наймы* отдавал.
— Да правда ли, брат ростовский?
— Правда, московский!
Сошлись два друга — Тюха и Матюха.
— Здорово, кум!
— Куму челом!*
— Был ли ты, кум, на ростовской ярмарке? — спрашивает Тюха.
— Был, — отвечает Матюха.
— Велика?
— Не мерил.
— Сильна?
— Не боролся.
— Что ж на ярмарке за товар?
— Пряники в лавках, сало по саням, мёд по горшкам.
— А что, кум, у тебя дома хорошего делается?
— А что дома! Вот пошёл я в поле, семя посеял, да повадилась комолая*, бесхвостая корова, глаза узенькие, лоб широкий; семя-то она всё и поела.
— Это ведь медведь был.
— Какой там медведь! Я прежде медведя знавал, он не такой: медведь серый, хвост долгий*, рот большой.
— Да это волк.
— Всё ты, кум, говоришь не втолк! Я прежде волка знал: волк рыженький, низенький, сам лукавенький, идёт по земле и хвост волокёт*.
— Это ведь лисичка.
— Какая лисичка! Я прежде лисичку знал: лисичка серенькая, маленькая, глазки косые, ушки длинненькие, с горки на горку попрыгивает и от собак убегает.
— Это заяц.
— Какой там заяц! Я прежде зайца знал: заяц маленький, слепой, нос долгий, хвост короткий, по подземелью ходит да землю роет.
— Да то крот.
— Какой крот! Я прежде крота знал: крот беленький, хвостик чёрненький, с ёлки на ёлку перелётывает да почирикивает.
— Да это ведь горностай! И байки, кум Матюха, сказывать-то перестань! — сказал Тюха и прочь пошёл.
Пошёл мужичок в лес на охоту, ходил весь день, ничего не добыл. Стало темнеть, надумал мужичок отдохнуть: опёрся о сосну, а ружьё висело на плече, дулом кверху. Вдруг сосна мужичка лапой по глазу хлопнула, да так, что искры из глаз полетели. Одна искра попала в запал*, ружьё и выстрелило. А на вершине дерева сидел тетерев, его-то и убило. Упал тетерев да зайца придавил. Вот мужичок и с промыслом.
Шёл я мимо, видел диво: стоит терем — из пирогов сделан, калачом заперт, блином покрыт. Калач-то я отломил да в карман положил, а блин оторвал и съел. Вошёл я в терем, а там всё не по-нашему, там всё не по-здешнему: лавки прянишны, палати яблошны.
Вдруг пришёл дед Ермошка в липовых лапоточках, в синем зипунишке, в красных штанишках, одна рука к уху, другая — к брюху. Дал он мне колпак да принялся из терема толкать. Дал щуку — я дверей-то не ущупал. Дал шлык — я в подворотню шмырк. Говорит дед Ермошка:
— Приходи байки слушать, когда я буду репу кушать, а пока я ем гуся, моя байка вся!
Лошадь, соха и хвастливая муха
Слепень спросил комара:
— Ты что, братец, в полдень не летаешь?
— Да жарко мне, — говорит комар, — я больно жирен. А ты что во время дождя не летаешь?
— Да я очень наряден, — отвечает слепень, — боюсь замараюсь!
Ворона сказала курице:
— Какая же ты неблагодарная! Тебя люди кормят, поят, ухаживают за тобой, а как только подойдут к тебе — ты убегаешь от них.
— А ты видела варёных ворон? — спросила её курица.
— Нет, не видела.
— А я варёных куриц видела…
Затеяли соловей и кулик спор — чей голос лучше. Кулик кричит:
— Я на болоте велик, мой голос получше твоего!
Соловей говорит:
— Я сам мал, да за морем бывал, мой голос лучше!
Кулик:
— Я чёрный да проворный! Мой голос лучше!
Соловей:
— Нет, мой!
И долго бы они спорили, да надумали: кто раньше утром проснётся да звонкой песней зальётся, того голос лучше.
Полетел кулик на болото, лёг спать с вечерней зорькой. А соловей маленький, на крылышки лёгонький, голосочек тоненький, полетел под небеса щебетать в три голоса. Прилетел в село, сел в саду на яблоньку и поёт-воспевает, хозяев восхваляет. Всю месячну ночку в саду пропел, свистел да прищёлкивал. До утренней зорьки пел, вздремнул чуток да в чистое поле полетел. Сел на берёзоньку да запел-засвистел, жнецов* в песне воспел.
Проснулся кулик утром, услышал песню соловья и с досады только проверещал: «Ку-вик-вик-вик!»
Сову спросили:
— Почему ты никогда не летаешь днём?
— Я привыкла к свету ночи и не выношу темноту дня, — ответила сова.
— Где живёшь, кулик?
— На болоте.
— Иди к нам в поле.
— Там сухо.
Повстречал крот кукушку и просит:
— Ах ты, крот-тупорот, долгий кос, короткий хвост, — говорит кукушка. — Сначала бы позвал меня к себе в нору — поклевать зерна и унести в зобу, а потом, так и быть — кук-кувить, кук-ку-вить, я прокуковала бы, сколько лет тебе жить!
— У меня, — говорит крот, — запасу хватит на целый год, пошли!
Кукушка самая жадная была в бору, полезла в нору да и застряла, зерна не поклевала, еле-еле вылезла. С тех пор кукушка не ждёт, когда её просят погадать, первая начинает куковать.
Встречаются сорока и ворона.
— Куда летишь, ворона? — спрашивает сорока.
— Да хочу место переменить.
Сорока и говорит вороне:
— Тебе же хорошо было на старой сосне.
— Да я там немножко нагрязнила.
— А привычку грязнить с собой несёшь?
— Несу с собой.
— Ну, ты и на новом месте нагрязнишь!