– Это по вопросу Сандии! – сказал он. – Снова звонили из Кэтхауза, сенатор!

У меня появилась тревога, потому что разговор о Кэтхаузе не телефонный.

– Да? – заинтересовался я.

– Они позвонили снова, сенатор! Сказали, что проверили отпечатки, запись голоса и внешность – все совпало! Они задержали одного человека и утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто!

Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове послышался визг, а когда она пробудилась окончательно, крик продолжался. Тогда она подбежала к окну. За окнами ничего не было, кроме спящих лужаек ее владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с запахом гниющего мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально в тихой элегантности садов Кабрини.

В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк было мало рейсов – и абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о том, чтобы принять помощь ВВС – но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня на Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и между поясами была разница в два часа – к счастью, мне удалось немножко поспать между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился гражданский комфорт, а дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь из военных спал: они встретили меня штабной машиной, засекали мое движение через пустынные дороги и автострады до самой базы Сандия. Шофером была женщина-лейтенант морской пехоты из вспомогательных войск – охранники дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов – но, когда мм отъехали от поста, за нами двинулся бронетранспортер. Он сопровождал нас всю дорогу – через солнечные силовые установки, через ядерную зону, к зданию А-440.

Я был раньше в этом здании – оно называлось Кэтхаузом – Кошачьим домом. Королем Котов являлся полковник регулярной армии по фамилии Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что он не позвонил мне лично – это могло быть случайной, неофициальной вещью.

Когда я вылез из машины, с транспортера спрыгнули три пехотинца и последовали за мной. Я начинал догадываться, что в моем визите не было ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной по лестнице и не сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня глаз

– от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина.

– Доброй ночи, полковник! – кивнул я ему.

Он кивнул мне в ответ:

– Привет, сенатор!

А затем он спросил:

– Можно взглянуть на ваши документы?

Нет, это не было просто формальностью – Мартино внимательно изучил мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск и пластиковый ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные неудобства тем лицам, которые не имели военного звания, но имели право иногда посещать секретные учреждения.

Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов – наподобие тех, какие используются в модных ресторанах, когда вам нужно заплатить за ужин двести долларов по кредитной карточке «Америкэн экспресс» или когда вы отмечаетесь на выходе с работы. Но и это не полностью удовлетворило его.

– Сенатор! – сказал он. – Я хотел бы, чтобы вы назвали, где мы виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или… где?

Я спокойно ответил:

– Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что это было вовсе не там, а в Бока-Ротан, на конференции по теоретической технике. Мы были наблюдателями.

Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник.

– Полагаю, это действительно вы, Дом! – сказал он. – Тот, другой парень не помнил ничего про Бока-Ротан.

Я хотел было спросить о «другом парне», но полковник опередил меня:

– Подождите минуту! Сержант, приведите задержанного в комнату. Мы хотим побеседовать с ним.

Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал:

– У нас неприятности, Доминик!

– Потому что этот парень назвался мной?

– Он не говорил именно так, – сказал, нахмурившись, полковник. – Нас беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он – это вы. Теперь…

– Теперь вы так не думаете?

Полковник заколебался:

– Теперь… – произнес он. – Я бы не хотел говорить, но иного объяснения нет. Сенатор, этот человек – …Кот!

Фермер по имени Войн Сохстейфер, проснувшись под звуки ранних радиорепортажей Дабл-Джин-Эн, зевнул, потянулся, побрел к окну, чтобы посмотреть, как политы бобы на северном поле. Когда он открыл окно, даже завизжал от неожиданности: бобового поля не было! На том месте находился забор, около которого могли бы припарковаться тысячи машин, и длинное-длинное приземистое здание с вывеской:

Вейн Сохстейфер был поражен.

…Вейн Сохстейфер был удивлен не так сильно, как фермер по имени Вейн Сохстейфер, который точно так же, проснувшись, посмотрел в то же самое окно и увидел то, что ожидал – свое северное поле, оливково-зеленое в раннем свете утра. Там располагалась его ферма. Он удивился, когда повернулся в своей кровати и обнаружил, что в ней спит совсем другая жена…

Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи. Он спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил, что задержанный просит опорожниться и принять душ.

– Почему бы и нет? – сказал я, когда полковник Мартино посмотрел на меня. – Я не возражаю против небольшой тактичности – особенно для себя.

Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы изображаете, когда вам не до смеха. Полковник отдал распоряжение и приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы сидели и смотрели друг на друга.

Здесь не полагалось разговаривать слишком долго.

Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не упоминать о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение, исключая секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот термин нигде не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней мере, в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни минуты не верил в его истинность.