Но снаружи коробки нет истины – есть только пять шансов из десяти, что кот жив.

Но кот не может жить пять из десяти раз.

– Вот! – сказал триумфально физик, сияя перед нами так искренне, словно оба предположения истинны. – Кот жив, – и в тоже время он умер! Но каждое заявление истинно в отдельной вселенной. В этой точке произошел раскол – и существуют уже две параллельные вселенные. Вселенная с живым котом – и вселенная с мертвым… Все вселенные каждый раз расщепляются и расходятся в стороны… таким образом, существует бесчисленное множество миров.

В этом месте закашлял сенатор Кеннеди.

– Доктор Фас, – сказал он. – Это, конечно, страшно интересно, но всего лишь теория. В реальной вселенной мы открываем коробку и смотрим: жив кот или умер?

– Нет-нет, сенатор! – крикнул физик. – Все они уже существуют в реальности?

Мы переглянулись.

– Вы хотите сказать, в математическом смысле? – уточнил Кеннеди.

– В любом! – крикнул Фас, угрожающе кивнув головой. – Параллельные вселенные создаются каждую миллионную долю секунды, а в «реальности» существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в одной из этих вселенных.

Мы застыли как манекены. Мы, восемнадцать сенаторов и конгрессменов со всех концов Соединенных Штатов, удивились. Конгрессмен из Нью-Джерси наклонился и шепнул мне в ухо:

– Дом, вы находите здесь какое-нибудь военное применение?

– Спросите сами, Джим! – шепнул я, и конгрессмен задал этот вопрос физику.

– О я приношу свои извинения, джентльмены, – сказал он. – И леди, конечно же… – добавил, кивнув госпоже Бирн. – Я думаю, что все здесь безупречно. Хорошо! Допустим, вы хотите сбросить водородную бомбу на город врага, или на военный объект, или на что-то еще… Вы создаете бомбу, переходите в параллельный мир, летите на широту и долготу, скажем, Токио – полагаю, вы найдете там такое место – затем проталкиваетесь обратно в свой мир и взрываете ее… Бу-у-ум!!! Как бы то ни случилось, это произошло! Если у вас десять тысяч мишеней, вы просто сделаете десять тысяч бомб и проталкиваете их разом – их не отразить! Другой народ не увидит приход, потому что, пока вы будете находиться там, в нашем мире вас видно.

И, довольный собой, он откинулся на кресло.

Мы все тоже откинулись и переглянулись. Ноя не думаю, чтобы хоть один из нас в самом деле обрадовался этому.

Даже это могло не заинтересовать комиссию, исключая один факт. Я уже говорил: программа могла и не сработать, как думали и надеялись многие из нас. Потеряно будет очень мало, ведь это, как и Пси-война, стоит очень-очень дешево.

Ладно, они наконец-то привели этого парня, и я мог бы сказать, что это был один из самых неприятных моментов моей жизни. Не причиняющий боль, не непереносимый, но слишком неприятный.

Подобно многим другим, я не люблю ходить в магазины. Особенно за одеждой. Описи из причин было то, что я питал отвращение к зеркалам. Они просто лгали, неожиданно ловили вас. Вы одеваетесь на примерку, продавец уверяет, что костюм сидит на вас как влитой, наконец, он отводит вас в глубь зала к трем зеркалам, сложенным вместе, будто средневековый триптих. Вы смотрите в них, ничего не подозревая, и первым делом, естественно, видите собственный профиль. По своей воле я никогда не смотрю на него – саму эту мысль считаю неприличной! Не по-божески пытаться увидеть самого себя, и недоступно видеть себя таким способом. Я с ужасом смотрел в зеркало, не признавая себя в этом глупо улыбающемся двойнике со смешным носом и болтающимся подбородком. Как получается изображение а зеркалах – великая тайна… и еще, я не совсем потерян чувство реальности. Я знал, что этот человек – действительно я, хотя бы мне и не хотелось этого!

Теперь о том, что происходило в Кошачьем доме Сандии. Когда они приволокли этого человека, он не смотрел на меня и не смотрел ни на кого. Они позволили ему плеснуть на лицо воды, но защелкнули за спиной наручники. Вероятно, одной из причин того, что он смотрел в пол, была боязнь упасть. Но я не думал так: это была лишь одна из причин! Думаю, он знал, что, подняв глаза, увидит собственные… или мои… наши…

Я не хотел этого – это было в тысячу раз хуже трехстворчатых зеркал! Это было так плохо, как только могло…

Другой «я» имел мое лицо, цвет моих волос и даже такую же родинку вверху. Все мое… Почти все – потому что были и небольшие отличия: он был фунтов на шесть – восемь легче меня и одет в иную одежду. Это был цельный комбинезон из блестящей зеленой материи с карманами на груди и на том месте, где обычно располагаются карманы брюк. Карманы были также на рукавах и правом бедре. Возможно, в этих карманах помещалось все имущество другого «меня» – но не сейчас, так как, несомненно, они были обшарены подчиненными полковника.

Я сказал «себе»:

– Доминик, посмотри на меня!

Молчание. Второй Доминик не ответил, он не поднял глаз и никак не отреагировал – хотя я с уверенностью мог сказать, что он расслышал достаточно хорошо. Все находившиеся в комнате молчали – во всяком случае, полковник наблюдал и ничего не говорил, а когда полковник Мартино не говорил, его ребята не делали ничего другого.

Я попробовал снова:

– Доминик, ради Бога, скажи, что произошло!

Другой «я» продолжал смотреть в пол, затем поднял глаза, но не на меня. Он взглянул поверх головы Мартино на стенные часы, сделал какие-то расчеты. Потом повернулся ко мне и ответил.

– Доминик! – произнес он. – Ради Бога, я не могу!

Этот ответ нас не удовлетворял. Полковник Мартино открыл рот, чтобы что-то сказать, но я остановил его жестом руки.

– Пожалуйста.

Второй «я» печально произнес:

– Ну хорошо, приятель Дом! По правде говоря, я здесь потому, что хотел сказать тебе кое-что. Тебе, – пояснил он. – Я имею в виду не второго человека из множества, и даже не просто другого. Я имею в виду тебя – Доминика Де Сота, которым, как ты понял, являюсь и я сам.

Полковник разъярился – все пошло не так.

– О Дом! – прискорбно сказал я «себе». – Я давно вырос из таких игр! Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь?

– Потому что слишком поздно! – сказал он.