Конечно же, я так не думал, но не шлепнул его по заднице, а проводил к двери и приказал лейтенанту Мериль дать телефон, а я тем временем переговорю с Дормейером.
Выдать его полиции было бы слишком, он был неплохим солдатом. Дормейер появился немедленно, его сумасшествия как не бывало. Стоял навытяжку и отвечал на все вопросы ясно и четко. Да, он ушел в самоволку! Причины? Он скучал по своей погибшей жене, и кто-то сказал, что в этом времени есть точная копия любого из нас. Он уехал взглянуть на нее… и нашел в постели с другим парнем. Этого он не смог вынести! Нет, он не убивал человека: Глория оттащила его, он вышел на улицу, сел в автомобиль и заплакал. А когда пришел этот Ортиц, жертва почему-то уже посинела.
Я отослал Дормейера с выговором. На этот раз я выпихнул Ортица и обернулся к капралу.
– Проводите офицера Ортица в машину и дайте ему уехать! – приказал я.
– Пусть он поймет, что мы здесь как друзья, а не как захватчики. – И подмигнул Ортицу: – Хотите добрый совет, офицер? Вы будете первым, кто вышел из оккупированной зоны, и телерепортеры уделят вам много внимания. Не говорите им ничего!
Я с удовлетворением наблюдал за его уходом и отвернулся от реального мира.
Это было как ледяной водой по лицу!
Портал заработал снова. И для меня поступило свежее сообщение. Один из пленных, мой двойник Дом Де Сота, сбежал в другую линию времени (они даже не знают в какую!) и прихватил с собой нашего ученого, доктора Дугласа!
Когда я находился на родной стороне портала в последний раз, была темная ночь. Мы шли по деревянному настилу, держась за веревку. Света было мало: только голубое плавающее сияние от грузовиков. Мы спускались вниз, испуганно спотыкаясь, поднимая пыль и дрожа от холода ночной пустыни. На вершине горы высадилась большая группа геликоптеров, света от них было не больше, чем от грузовиков. Все ручные прожекторы были направлены на солдат второго эшелона и специалистов, устанавливавших генератор портала. Никто из нас не знал, чти мы найдем на другой стороне.
Теперь все было по-другому: рыжий настил обжигало горячее солнце, ветер задувал песчинки прямо в глаза. Около штабной машины нервно ходил Магрудер, Крысья Морда, и ждал меня, потом посадил в автомобиль, и мы помчались, поднимая клубы пыли. По дороге я видел, как бульдозеры спешно загребают знаки посадки, и, когда над нами пролетят русские спутники, они не заметят ничего такого, что заставило бы сомневаться в достоверности раскопок.
Лишь одно было неизменно – я боялся!
Я боялся, как никогда, потому что страх получить пулю – это физический ужас того, чего можно избежать. Сейчас я боялся свершившегося факта. Если сенатор сбежал, в побеге ему помог армейский комбинезон, а его дал я…
В дороге Магрудер не проронил ни слова, даже не взглянул на меня. Поджав губы, генерал сердито пялился в окно. Я не обижался: его задница была в такой же мясорубке. Я застыл как статуя и повис на ремне безопасности, не рискуя защелкнуть пряжку.
Думаю, он забыл о моем существовании.
Мы остановились за гребнем песка, и Магрудер выскочил из машины, зло вращая глазами. Сейчас он сердился на сержанта Самбок и штатского техника
– доктора Вилларда, который являлся помощником похищенного доктора Дугласа. Он оставил их на солнце, пока спускался за мной. Солнечный удар? Я не знаю, как они его избежали. Об этом генерал Магрудер не беспокоился, поскольку солнце никогда не влияло на него. Он сам был хуже солнца… Тяжело, словно бык, он топнул ногой, плюнул и показал на трейлер.
– Все трое – внутрь! – приказал он.
Внутри трейлера не лучше; это был холодильник, но не из-за кондиционера. Холод шел от самого генерала. Когда он смотрит в упор, ваши глазные яблоки покрываются изморозью. Я беспокоился за себя, немного за сержанта Самбок и даже, как ни странно, за доктора Вилларда, ведь он даже не был при исполнении обязанностей. Случилось так, что Виллард просто стоял на помосте и разговаривал с Ларри Дугласом, когда подошел мой двойник, угрожая карабином, сбросил Дугласа в верхний портал и прыгнул следом. Техник ничего не сумел сделать (хотя это, кажется, не интересовало генерала Магрудера), потому что был маленького роста и, как все гражданские из проекта, невооруженным.
С Найлой Самбок все было иначе. Полно и лаконично она отвечала на все вопросы генерала.
– Так точно, сэр, я охраняла сенатора! Так точно, сэр, я позволила ему справиться со мной и овладеть оружием! Так точно, сэр, я допустила оплошность! Никак нет, сэр, я не оправдываюсь!
Но «полно» не то слово, потому что в ее глазах и тоне было что-то такое, что говорило о большем… Однажды я отдал под суд капитана, изнасиловавшего молоденькую призывницу, он думал, что все женщины на самом деле хотят этого (совершенно неважно, что они сопротивляются). Самбок выглядела точно так же, полная негодования и ярости…
Интересно, не было ли такого и с другим Де Сота? Но тут Магрудер обернулся ко мне, и я напрочь забыл все тревоги о сержанте, имея достаточно собственных.
Подумать только, полтора часа назад я разносил рядового Дормейера! Ветер переменился.
Магрудера прозвали Крысьей Мордой по одной простой причине: у него был маленький подбородок и мертвая хватка, более того, под длинным острым носом он носил торчащие в стороны усы. Я видел, как вздрагивал его нос, когда генерал, раздумывая, замораживал своим пристальным взглядом и постукивал пальцем по кушетке. Мы ждали.
Наконец он произнес:
– Есть вещи, которые вам следовало бы знать…
Пауза.
– Первое, – продолжил он, – то, что их шлюха-президентша не ответила на заявление нашего президента Брауна. Поэтому мы переходим к осуществлению фазы-2.
Ждали мы долго.
– Второе, я запрашивал для доставки военнопленных транспортный HU-70, но мне отказали под предлогом того, что их могут обнаружить русские спутники. И послали этих дерьмовых карликов.
Мы прождали немножко дольше, но уже с меньшим предчувствием гибели, разве генерал не сказал, что было оправдание? Если бы послали подходящий транспорт, то за один рейс увезли бы всех заложников и не возникло бы никаких проблем. На это почти не было надежды, но лучше столько, чем ничего. Он сказал: