- Конечно, вспомню. Пойдем-ка и мы соберем, что нужно.

Они ушли, а я боюсь, ох боюсь, что Юра, вместо того, чтобы собирать вещи, полезет в книгу, торопясь узнать, что именно восстанавливает в клетках питательный шоколад.

И странное дело - в дом пришло горе, за окнами ночь, надо уходить куда-то в лес, а в доме началась деловитая суета, в которую малыши вносят даже что-то веселое.

Анна Матвеевна тщательно отбирает продукты. Таня, смахивая слезы, делает из наволочек заплечные мешки, а Муся и Катя путаются под ногами и щебечут как ни в чем не бывало:

- А я зубную щетку возьму!

- А я Мишку; я без него спать не могу.

Лиля садится на диван, придвигает к себе поближе свечку и раскрывает альбом, лежащий на столе.

- Ты что, матушка, почему не собираешься?

Лиля пожимает плечами.

- Я не пойду. В лесу сейчас холодно, сыро. Я не привыкла... Ведь за нами обязательно кого-нибудь пришлют. Папа позаботится. Я останусь с Василием Игнатьевичем.

- Ну и дожидайся, принцесса! - зло бросает Гера.

Вот уже все ребята готовы. В пальтишках, в шапках, с мешками за плечами, они испуганно поглядывают на темные окна, на озабоченные лица старших и зябко поеживаются.

Таня проверяет каждого. Помогает, подтягивает лямки.

- Почему ты без чулок? - спрашивает она Пиньку. И тот недоуменно смотрит на свои босые ноги,- вдруг среди лета чулки? Но покорно идет за чулками.

- Зашнуруй ботинки, Юматик! - велит Таня. И Юра зашнуровывает ботинки.

- Ну, я готов! - торопит Леша.- Можно двигать!

За плечами его топорщится клетчатый рюкзак.

- О! Какой у тебя мешок! Можно потрогать? - восхищается Муся.

- Потрогай, пожалуйста,- снисходительно разрешает Леша,- из Львова родитель привез. Пошли, что ли?

Надо идти... Уйти из этого дома, который строили для них сотни заботливых рук. Выйти из дверей, в которые по утрам почтальон вносит письмо от мамы или открытку от сестры; пройти по дорожке, вдоль которой цветут ноготки и бархатцы, мимо колодца, в котором такая вкусная вода; выйти из зеленой калитки...

Постойте, ребята, дайте мне поглядеть на вас, дайте вспомнить свое, пережитое... Вот вы собрались в дорогу и не знаете, что, едва раздались первые залпы, первые выстрелы на нашей земле, как Родина стала думать о вас, о своем будущем. Не пройдет и нескольких недель, как по воле страны сотни тысяч ребят наденут такие же заплечные мешки и тронутся в далекий путь, в безопасные места. Матери за ночь постирают, погладят и наметят белье, смачивая его росинками скупых слез, воспитательницы напишут сотни браслетиков с именами, фамилиями, адресами (а вдруг отстанет или затеряется малыш!). Трамваи пойдут к вокзалам, переполненные притихшими ребятами, и мамы будут молча держать холодные ручонки и горько смотреть на мешки первую тяжесть, которая легла на детские плечики так рано. Длинные поезда подойдут к платформе и загудят тихонечко и медленно, нехотя оторвутся от вокзала. И в городе станет тихо...

Пусть никогда больше не наступит в мире такая тишина!

- Ну, а пока в путь, ребята.

- Василий Игнатьевич,- говорит Анна Матвеевна,- Лиля! Идемте с нами! Что вы тут одни останетесь?

- Не могу,- разводит руками Василий Игнатьевич,- ответственность не позволяет.

А Лиля просто не поднимает головы от альбома, как будто ее очень интересуют эти чужие фотографии.

- Ну, как знаете... Дело ваше. Прощайте!

- Зачем же "прощайте"? До свиданья, Анна Матвеевна.

Василий Игнатьевич осторожно обнимает старушку и троекратно по-русски целует ее в обе щеки.

Ребята толпятся около него, прощаются. И Таня говорит ему вполголоса:

- Василий Игнатьевич... мама...- она проглатывает комок в горле,когда вернется... скажите ей, что я... ее очень люблю. Она меня разыщет.

- Хорошо, Танюша. До свиданья, деточка!

Он крепко обнимает ее.

Вдруг распахивается наружная дверь и ветер врывается в комнату, неся листья из гирлянд, украшавших подъезд. Свеча гаснет.

И сразу же маленькие начинают кричать и плакать.

- Мама... ой, страшно, боюсь!..- кричат Катя и Муся.

- Что такое? Кто-то вошел,- взволнованно говорит Юматик,- кто-то вошел!

- Спокойно, ребята,- раздается голос Тани; он чуть-чуть дрожит, но звонок, как всегда.- Хорри, у тебя есть спички?

- Конечно, есть.

Хорри зажигает спичку. Она освещает маленькое-маленькое пространство, бледные ребячьи лица. Углы большой комнаты залиты темнотой, но все чувствуют,- у двери кто-то есть... Там кто-то стоит...

И никто не поворачивает туда головы.

Тогда Хорри подходит к столу, зажигает свечку, поднимает ее высоко над головой и решительно идет к двери. Все медленно поворачиваются в его сторону. И видят: у двери стоит Костя-пастушок. Тот самый веселый Костя, который раз приходил к ребятам, учил их вырезать свирели из лещины, щелкать огромным кнутом и бороться с молодыми телятами, изображая из себя матадора.

Но сейчас он был совсем другой... Пыльная рубаха разорвана на левом плече, до самого пояса, ноги покрыты грязью торфяных болот, закопченное лицо все в ссадинах, а глаза безразличным взглядом смотрят на детей.

- Костик! - окликнул его Гера.- Ты что... ты откуда?

И глухим безразличным голосом Костик ответил:

- Из лесу...

- Батюшки мои! - всполошилась Анна Матвеевна.- Что ты в лесу ночью делал? Почему домой не идешь?

И так же ответил Костик:

- Дома нету... Спалили... Фашисты...

- А мы вот в Синьково идем,- растерянно говорит Анна Матвеевна, как будто она не поняла слов Кости.

- Синькова нету... Спалили...

Трудно понять то, что говорит Костя-пастушок. Страшно смотреть в его глаза, на его закопченное лицо. Страшно, что в открытую дверь врывается ветер, что у маленькой Муси на плечах мешок...

Таня берет себя в руки.

- Придется по проселку в Брагино.

- Брагина нет.. Спалили...

Мы не думали, что Гера может так закричать:

- Спалили! А мама... а Петька?.. Пустите меня! - И, схватив ружье, он выскочил в дверь.

- Есть еще тропка в Глебово,- сказал Василий Игнатьевич, нарушая тягостное молчание.

- Разбомбили...- говорит Костик совсем тихо.

Анна Матвеевна тяжело садится на стул и сбрасывает свой заплечный мешок.

- Выходит, идти-то некуда?..

- Некуда...- подтверждает Костик.

4. Недобрая ночь

Недобрая ночь идет над "Счастливой Долиной". Недобрая луна озаряет окрестные леса. Старые друзья - колючие ели, кустарник, вековые липы теперь пугают: в них так легко притаиться врагу. И большие окна, в которые вливается пахнущий хвоей, целительный воздух и лунный свет, тоже пугают: ведь не только свет может перешагнуть подоконник.

Всем хочется быть вместе, и Анна Матвеевна, девочки и мальчики ложатся в спальне старших девочек. Кстати, это единственная комната, в которой почему-то есть ставни. И кажется, что эти тонкие доски защищают ребят от того злого, что притаилось за стенами дома.

Мало кто спит в эту ночь.

Сжавшись в комок, лежит измученный Костик. Вздыхает за стенкой в столовой Василий Игнатьевич, не понимает, что произошло, вспоминает далекую молодость, прежние годы и не может сомкнуть глаз.

"Проклятая старость,- горько думает Василий Игнатьевич.- Разве эти руки удержат винтовку? И ноги не годятся для походов. Чем же я могу помочь? Что сделать?"

И ворочается старик с боку на бок, и сон не спешит ему на помощь.

А вокруг дома неслышными шагами ходит Хорри, зорко всматривается в темноту. Не хрустнет ветка под его ногами, не стукнет камень... И никто в доме даже не подозревает, что таежный охотник охраняет их, как испокон веков охраняли свой очаг мужчины, когда вблизи появлялся враг.

Анна Матвеевна лежит с открытыми глазами, и в усталой голове ее проносятся десятки мыслей, горестей, страхов: "Что делается в стране? Где сын, где Коля? Он ведь офицер, может быть, уже воюет... Сын... Где наши войска? А как будем мы с детьми? Жива ли Ольга Павловна? Что с Герой, с его семьей? У Муси на чулке дырка... Надо встать пораньше - сделать завтрак для ребят. Неужели о нас позабыли?.. Спит ли бедная Таня?.."